Когда сын Бату-хана Сартак, крещеный в христианскую веру,
побратимом которого стал Александр
Невский, был убит своим дядей Берке, принявшим ислам и окончательно
порвавшим все связи со столицей Монгольской империи Каракорумом, на Руси началось проведение
переписи ее земель и населявших их жителей (1257–1259 гг.). Людей расчисляли
по десяткам, сотням, тысячам и десяткам тысяч, чтобы затем брать с них налоги по
этим спискам. Освобождены от переписи были только лица духовного звания.
Проведение ее в ряде русских городов было встречено враждебно, в Новгороде даже произошло восстание,
поддержанное княжившим там сыном Невского Василием. Но Александр, прекрасно понимая, чем грозит
малейший инцидент, сурово расправился с мятежниками и даже предоставил в
распоряжение монгольских послов свою личную охрану, дабы избежать новых
неприятностей. В конце концов перепись провели и в Новгородской земле. Однако и
в последующие годы не раз вспыхивали городские восстания, направленные на
истребление монгольских гарнизонов. В 1262 г., например, бунтовали
жители Ростова, Ярославля, Суздаля, Владимира, Устюга.
После смерти Александра в 1263 г. наступил долгий период
смут и княжеских междоусобиц, когда за власть над великим княжением Владимирским
боролись сначала младшие братья, а потом сыновья Невского. Каждый из претендентов
стремился заручиться поддержкой Орды,
а некоторые даже приводили оттуда войска себе на помощь. Особое ожесточение
приобрела борьба старших сыновей Александра, Дмитрия и Андрея, в 80-х — 90-х гг. XIII в.
Младший же сын Невского Даниил получил в удел небольшое
княжество Московское, поэтому не мог
претендовать на великокняжескую власть. Именно это, как ни странно, и явилось
залогом будущего возвышения Москвы
уже в XIV в. и приобретения ею
первенствующего положения среди других русских княжеств и земель. Но прежде, чем
говорить обо всех событиях данного периода, постараемся вначале дать общую
характеристику того социально-политического устройства, которое сложилось в
Северо-Восточной Руси во второй половине XIII — первой половине XIV вв.
Социальные отношения в
Северо-Восточной Руси в XIV в.
Во-первых, изменилась сама структура
политического устройства страны. Если раньше вся русские земли были как бы общим
владением всех князей, и каждый из них, занимая какой-нибудь стол, по
старшинству переходил с места на место, то теперь на смену этой «генеалогической
федерации» приходит система княжеств с постоянными правителями. Они передают
власть там своим сыновьям, что означало утверждение в этих княжествах постоянных
династий. Титул же великого князя Владимирского, жаловавшийся тем или иным
претендентам ордынскими ханами, давал лишь иллюзорную силу, ибо его обладатель
мог считать себе первым среди равных, но не более того. Да и чтобы получить его,
требовалось использовать военные и финансовые ресурсы своего собственного
княжества в борьбе с конкурентами.
Во-вторых, эти постоянные правители
были теперь в гораздо большей степени, нежели ранее, заинтересованы в
обустройстве своих земель, чтобы было что оставить потомкам. Процесс
восстановления и дальнейшего развития хозяйственной жизни страны уже к концу XIII в. пошел довольно быстрым
ходом: расчищались старые угодья и активно осваивались новые, разворачивались
промыслы. Уже в силу неотложных естественных потребностей населения большинство
отраслей хозяйства скоро достигли прежнего уровня, а затем и превзошли его. Труд
крестьян давал средства к существованию как им самим, так и их господам —
князьям, боярам, церковникам. Все эти властители, как светские, так и духовные,
очень интересуются землей и сидящими на ней работниками. В их руки попадают
земли, пожалованные великими и удельными князьями, купленные, а то и просто
захваченные силой. Монастырям и церковным иерархам их дарили те же князья и
бояре, отказывая на помин души земли и другое имущество.
Положение крестьян было не
одинаковым. Средний крестьянин в те времена имел 5 десятин земли в поле, всего
же 15 десятин при трехпольной
системе земледелия. Более богатые дополнительно арендовали землю, нанимали к
себе обедневших односельчан. С другой стороны — крестьяне безземельные и
бездомные: подворники, захребетники, проживавшие на чужих
дворах. На владельческих землях крестьяне выполняли разные работы на своих
господ, вносили оброки натурой, несли разные повинности. Они имели право
поменять своего господина — уйти от старого к новому, в расчете на льготы у
последнего (освобождение на год или даже на несколько лет от платежей и
повинностей, получение ссуды на обзаведение хозяйством). По-прежнему
значительную долю сельского населения составляли черносошные крестьяне, жившие на
землях, принадлежавших казне в лице великого князя. В пользу казны они и платили
разные взносы и несли повинности. Считали себя людьми свободными, владельцами и
даже собственниками своих земельных наделов, говоря: «Земля князя, а владение
наше». В некоторых местах, например, на севере, в Поморье, они свою землю покупали и
продавали, передавали по наследству. Однако размеры черных земель с течением
времени заметно уменьшались, ибо все большую часть их получали бояре и дворяне.
Известны две разновидности тогдашнего землевладения: вотчина (безусловное) и поместье
(условное).
Помимо крестьян, в княжеских и
боярских хозяйствах имелось немало холопов. Они принадлежали своим
господам по праву полной собственности. Их можно было продавать и покупать,
дарить и передавать по наследству. Однако владельцы, по-видимому, не часто
обращали свою власть над холопами во зло. Более того, нередко к концу жизни они
завещали отпустить своих холопов на волю. Те из них, кто были постарательней,
переходили в крестьянство, а вотчина или поместье освобождались таким образом от
ненужной дворни. Все это говорит об известной гибкости системы социальных
отношений того времени, позволявшей безболезненно регулировать численность и
качественный состав отдельных групп населения страны. Крестьяне могли подавать
челобитья князьям, судиться со своими владельцами или представителями их
администрации: тиунами, ключниками — людьми хоть и не
свободными, но привилегированными, помощниками своих господ по управлению
хозяйством. Важную роль в жизни крестьян играет община. Историками давно отмечена
двойственность ее функций. С одной стороны, она, с ее круговой порукой,
использовалась владельцами и государством для контроля над крестьянами, взимания
поборов, организации работ. С другой — она позволяла поддерживать порядок и
организовать все стороны их жизни, защищать свои интересы от поползновений
частных землевладельцев. В общине было заметно выборное начало. Своих старост, сотских и десятских, управлявших мирскими делами,
крестьяне выбирали на сходах. Кроме того, в общем пользовании находились луга,
леса и воды.
Восстановление жизни шло и в городах.
В описываемое время в одной только Северо-Восточной Руси их насчитывалось около
100. Уже с начала XIV в. там
активно растут торгово-ремесленные предместья — посады. Развивалось оружейное
производство, литье колоколов, кузнечное и слесарное дело. В XIV в. в русских княжествах начали
чеканить собственную монету из серебра. Русские купцы торговали с западными
государствами, в Причерноморье, по Волге с Ордой и другими прикаспийскими
странами. Словом, даже несмотря на постоянные княжеские распри и вызывавшиеся
ими ордынские «рати», именно с конца XIII — начала XIV вв. на Руси безостановочно шел
тот процесс накопления сил и роста государственной мощи, что и привел в конце
концов к победе в Куликовской битве. Но почему центром притяжения сил стала в
итоге именно Москва, а не любой
другой из политических центров того времени?
Московское княжество при Иване
Калите. Борьба за гегемонию с Тверью.
Москва еще во второй половине XIII в. оставалась городком
захудалым, однако ее окрестности довольно быстро стали центром притяжения для
населения из других земель. Лежавшие тогда здесь обширные леса давали
возможность скрываться от ордынских набегов, почти не доходивших до западного
пограничья Владимиро-Суздальской Руси. В этом районе скрещивались торговые пути,
водные и сухопутные, шедшие во все стороны: и к Волге, и к Днепру. Наконец, не последнюю роль
сыграли и личные качества здешних князей, Даниила Александровича и его сыновей,
для которых были характерны честолюбие и дальновидные расчеты, а также хитрость,
изворотливость, терпение и коварство. Не обладая таким набором качеств,
свойственным лишь удачливым политикам, они не смогли бы одержать победу в борьбе
со своими конкурентами. Начав практически с нуля, московские князья умело
использовали все перечисленные выше условия: труд все увеличивавшегося
населения, удобные торговые пути, относительную безопасность от Орды. Наконец, широко использовались и
захваты разных городов и волостей чисто военной силой. Так, в 1300 г. Даниил Александрович «некоей хитростью»
захватил Коломну, бывшую владением
рязанского князя Константина
Романовича. А его сын Юрий
Данилович в 1303 г. овладел
Можайском, взяв в плен тамошнего
князя Святослава Глебовича. Племянник
Даниила, князь Переяславля-Залесского Иван Дмитриевич, в 1302 г. умирая бездетным, завещал
свой удел московскому князю.
Юрий Данилович не побоялся вступить в борьбу за
великое княжение с сильнейшим тогда среди всех русских князей Михаилом Ярославичем Тверским,
племянником Александра Невского. Он
стал великим князем еще в 1304 г., однако Юрий несколькими поездками в Орду и женитьбой на сестре хана Узбека сумел войти в доверие к
последнему и настроить его против Михаила. В открытом бою тверская рать в
1317 г. разгромила москвичей,
причем жена князя Юрия попала в плен,
где через некоторое время умерла. Прошел слух, что ее отравили, а Юрий, воспользовавшись этим
обстоятельством, добился от Узбека
казни Михаила в Орде в 1318 г. Узбек, провозгласивший государственной
религией ислам, не был склонен, в отличие от своих предшественников, учитывать
русские интересы, так что при случае охотно лишал жизни неугодных ему князей.
Сын убитого Михаила князь Дмитрий сумел отомстить за отца, в 1324 г. убив Юрия в Орде, за что сам был потом казнен ханом.
Великим князем стал его брат Александр
Михайлович, сохранивший за собой и Тверь, а Москву унаследовал брат Юрия Иван Данилович, получивший в истории
прозвище Калита (мешок с деньгами).
Именно его стараниями Москва
выдвигается на первый план, начиная подчинять себе других
владетелей.
Сокрушить Тверь Калите помог случай. В 1327 г. туда прибыло большое
ордынское посольство во главе с Чол-ханом. 15 августа 1327 г. в городе
вспыхнуло восстание, по приговору веча решено было перебить всех татар. Те
укрылись в княжеском дворце, но и это не помогло: его спалили вместе с ними.
Князь Александр, прекрасно понимая,
что последует за убийством послов, бежал в Литву, а Иван Калита тут же привел из Орды карательное войско, лично им
возглавленное, и буквально разорил все тверские земли. К нему же перешел от Александра и ярлык на великое княжение.
Главой всех русских князей Иван
Данилович оставался до своей смерти в 1340 г. Даже на фоне политиков тех
времен его можно считать человеком выдающимся, отметить его терпение и
целеустремленность. Часто бывая в Орде, он сумел множеством богатых даров
добиться расположения хана и его приближенных, там его ценили и любили. У себя
же дома был беспощаден не только к соперникам-князьям, но и к проявлению любого
недовольства, жестоко подавляя непокорных.
В его руках оказался и мощный
финансовый рычаг давления на соседей — дань для Орды другие князья, собирая в своих
землях, свозили Калите. Естественно,
кое-что из этих сумм прилипало к его рукам, так что в московской казне
скапливались немалые деньги. Калита
широко пользовался ими для покупок сел и волостей, даже целых княжеских уделов.
К концу жизни он имел в разных местах более 50 сел с угодьями. У князей
углицких, галицких и белозерских он попросту выкупал все уделы, лишая их, таким
образом, реальной власти. Наконец, нельзя не сказать и о делах церковных, также
складывавшихся в пользу Москвы. Еще в
1299 г. глава русской церкви
митрополит Максим перенес свою
резиденцию из Киева во Владимир. С его преемником, митрополитом
Петром, Калита сумел подружиться, тот стал
частым гостем в Москве, и случилось
так, что здесь он и скончался. Похоронили его в Успенском соборе Московского
Кремля. Следующий митрополит Феогност
совсем переселился в Москву, чтобы
жить рядом с гробом Петра, ставшего
вскоре одним из самых почитаемых на Руси святых угодников. В глазах людей того
времени все это было несомненным знаком избранности Москвы среди всех прочих русских
городов. Ведь она к середине XIV в. стала церковным
(следовательно — и духовным) центром всей Руси.
Дети Калиты Семен Гордый (1340–1353) и Иван Красный (1353–1359) во всем продолжали политику
отца: ублажали Орду, легко добиваясь
ярлыков на великое княжение, укрепляли свое влияние во всех соседних княжествах
и землях. Они по-прежнему заключали договоры с удельными князьями, остававшимися
полными хозяевами в своих землях. Их бояре сохраняли право отъезда к другому
правителю, сохраняя при этом свои владения в покинутом княжестве. Но все же,
постепенно и неуклонно, удельные князья и бояре становились в отношения
подчинения к великому князю Московскому и Владимирскому. Умирая, великий князь
завещал старшему сыну наибольшую часть своих владений, а остальным его детям,
вместе взятым, доставалось намного меньше, чем наследнику. Тем самым продолжало
укрепляться положение Москвы как
центра объединения русских земель, закладывались основы преобладания ее
правителя над другими князьями. Однако для бывших земель Древней Руси
существовал в то время и другой центр притяжения сил, а именно — Великое княжество Литовское. О нем
стоит сказать более подробно. Хотя Литва и была самостоятельным
государством, ее роль в истории Руси XIV–XV вв. была столь заметна, что
мы вправе рассматривать ее как самостоятельный вариант развития, втянувший в
свою орбиту все земли Юго-Западной Руси.
Экспансия Великого княжества
Литовского.
Еще во времена Александра Невского его ровеснику князю
Миндовгу удалось соединить
разрозненные племена, проживавшие на территории Южной Прибалтики и части
Белоруссии, в единое государство — Литву. Не в последнюю очередь это
явилось результатом активности немецких рыцарей, с начала XIII в. претендовавших на эти
территории, ранее входившие в состав Полоцкого княжества, но в дальнейшем
утерянные из-за постоянного внутреннего дробления. Стремясь использовать выгоды
от союза с немцами, Миндовг даже
перешел в католичество, однако, как говорит летописец, «крещение его льстиво
бысть», и вскоре он порвал с новой верой. За это, как говорили некоторые
современники, он был отравлен папскими агентами. После смерти Миндовга его наследники весь XIII век боролись между собой за
власть, и только в начале XIV в. один из них — князь Гедимин — победил всех своих соперников,
после чего развернул активную завоевательную политику.
Легче всего далось Литве присоединение территории бывшего
Полоцкого княжества, к тому времени окончательно пришедшего в упадок. Сложнее
пришлось в ходе дальнейшего продвижения на юг, ибо на Волыни и в Галиции еще правили потомки князя Даниила Романовича, носившие теперь
титул королей Галицких. Полностью овладеть их землями Гедимину не удалось. В результате череды
мелких войн Галицию заняли поляки, Закарпатье — венгры, а литовцам
досталась лишь Волынь. Однако для
продвижения на восток путь был открыт, так что на очереди оказался Киев и прилегающие к нему земли. В 1321 г. войсками Гедимина были разгромлены силы тамошних
князей, и бывшая столица Древней Руси перешла в руки Литвы. После взятия Киева литовская экспансия развернулась с
новой силой, ими были захвачены все южнорусские города вплоть до Курска и Чернигова. Именно в первой половине XIV в., усилиями Гедимина, создалось могучее Великое княжество Литовское, с не
меньшим, чем Москва, основанием
претендовавшее на роль объединителя русских земель. Правда, в Литве тогда еще сохранялась древняя
языческая вера, чем было обусловлено плохое отношение к христианам, как к
западным, так и к восточным. Однако сам Гедимин, хотя и будучи язычником, умел
считаться с христианским населением русских областей.
Политику Гедимина продолжали его сыновья Ольгерд и Кейстут, разделившие сферы влияния. Кейстут боролся с немцами на западе, а
Ольгерд, стараясь захватить еще
больше русских земель на востоке, воевал с Москвой и с татарами. При этом Ольгерд и его племянник Витовт приняли, хотя и формально,
православие. Ольгерду удалось
подчинить себе огромную территорию с границами почти у Черного моря и Дона. В 1363 г. он разбил татар и овладел
степями между Днепром и Дунаем. Однако поскольку Литве приходилось все время воевать с
немецкими орденами в Прибалтике, ее объективным союзником неизбежно должна была
стать Польша. Вероятно, в связи с
этим Гедимин разрешил своим подданным
принимать католическую веру. С середины XIV в. берет начало процесс
польско-литовской интеграции, завершившийся, в конце концов, унией и созданием
единого государства. Кроме того, потерпев поражение в открытом столкновении с Москвой, на Литву начала ориентироваться Тверь. Все это предвещало неизбежность
новых конфликтов в будущем, когда должно было решиться, какая из двух половин
Древней Руси — Северо-Восточная или Юго-Западная — окажется сильнее и сможет
навязать свою волю соседям.
Дмитрий Донской и его
время.
Когда в 1359 г. умер Иван Иванович Красный, его сыну Дмитрию было только 9 лет. Этой
ситуацией попробовал воспользоваться князь Суздальский и Нижегородский Дмитрий Константинович, заявивший
претензии на великое княжение Владимирское. Однако среди московских политиков
оказалось достаточно талантливых и влиятельных людей (прежде всего, митрополит
Алексий), чтобы этому помешать.
Митрополит сумел завоевать дружбу золотоордынского хана Джанибека, преемника Узбека, излечив его жену от болезни.
Благодаря этому хан однозначно решил спор о великом княжении в пользу Дмитрия Московского. Суздальский князь,
несколько раз потерпев поражения в военных столкновениях, вынужден был
помириться с Москвой, а в 1366 г. выдал замуж за Дмитрия Ивановича свою дочь Евдокию. В Орде же после смерти хана Джанибека, убитого собственным сыном Бердибеком, начался период смут,
известный в русских летописях как «великая замятня», когда правители менялись
там едва ли не каждый год. Воспользовавшись нуждой очередного хана в финансовой
поддержке, митрополит Алексий сумел
получить от него грамоту, удостоверяющую, что великое княжение Владимирское
является наследственным правом московских князей из династии Ивана Калиты. Таким образом, с этой
стороны опасность была устранена. Главным противником для Москвы вновь стала Тверь.
Тверской князь Михаил Александрович, на сестре которого
был женат литовский князь Ольгерд,
активно подталкивал последнего к войне. Трижды (в 1368, 1370 и 1372 гг.) литовцы осаждали Москву, но взять ее так и не смогли.
Московские рати, в свою очередь, неоднократно разоряли тверские владения. Михаилу Александровичу удалось-таки
добиться в Орде ярлыка на великое
княжение, но у него не было реальной военной силы, чтобы его подкрепить. Дмитрий Иванович не пустил его во Владимир, а в 1375 г. организовал общерусский
поход на Тверь и принудил Михаила к капитуляции. По заключенному
тогда между ними договору тверской князь признавал себя по отношению к Дмитрию «братом молодшим». Удалось
отбить в 1371 г. и
поползновения Олега Ивановича
Рязанского, претендовавшего на несколько пограничных городов между Москвой и его княжеством. Таким образом,
в пределах русских земель власти Дмитрия
Ивановича ничто пока не угрожало.
Другое дело — Орда. Там к концу 70-х гг. XIV в. в силу вошел
темник Мамай, передававший трон в Сарае то одному, то другому своему
ставленнику. Он опирался на союз с итальянскими колониями в Крыму, тогда как прежние властители Орды оставались традиционно враждебны
западным государствам. С этим связано и изменение отношения там к Москве. Мамай мечтал о том, чтобы получить
власть над Русью в полном объеме, для чего считал необходимым повторить великий
поход Бату-хана. Москва же, отбиваясь от Литвы, вовсе не склонна была сдавать
позиции, с таким трудом достигнутые за предшествующие 50 лет. Столкновение
становилось неизбежным, вопрос был лишь в том, когда оно произойдет. Началось
все с пограничных сражений, когда в 1377 г. царевич Араб-шах нанес поражение
суздальско-нижегородской рати на р. Пьяне. Зато уже в 1378 г. московские войска
разгромили войско мурзы Бегича,
приближенного Мамая, на р. Воже, в рязанских землях. Дело шло к
финальной схватке, которая и произошла в 1380 г. на поле
Куликовом.
Изменилась к тому времени ситуация в
Литве. Там после смерти Ольгерда (1377) власть унаследовал его сын Ягайло, ориентировавшийся, в отличие от
отца, не на Восток, а на Запад. Своего дядю Кейстута, всю жизнь боровшегося с
немцами, он казнил, захватив обманом, а его сына Витовта заточил в темницу, откуда тому,
впрочем, удалось бежать. Литва под
властью Ягайлы, таким образом,
становилась объективным союзником для Мамая, который не замедлил договориться
с князем о совместных действиях против Руси. Два года он собирал войско, общая
численность которого составила в итоге почти 150 тыс. чел. Там были итальянская пехота, а также осетины (аланы), черкесы (касоги) и половцы. Мамай пытался привлечь на свою сторону и
Олега Рязанского, но у того не было
особой охоты вновь подвергать разорению свои земли, так что он предпочел
сохранить нейтралитет и даже предупредил Дмитрия о начале движения ордынской рати
к границам Руси.
Поход против Мамая, Куликовская
битва.
На Москве тоже не дремали. Князю Дмитрию удалось собрать под своим
знаменем более 100 тыс. воинов,
причем не только из своего княжества, но и со всех окрестных земель — Владимирской, Суздальской, Стародубской, Ростовской. Войско состояло из княжеских
конных и пеших дружин, а также ополчения, вооруженного копьями и топорами.
Конница (ок. 20 тыс. чел.) была
сформирована из крещеных татар, литовцев и русских, обученных тактике конного
строя. Присоединились к московской рати и сыновья Ольгерда Андрей и Дмитрий, враждовавшие с Ягайлом. Они привели свои отряды из Полоцка и Брянска. Князя и его воинов, по
преданию, благословил на битву знаменитый игумен Сергий Радонежский, соратник покойного
митрополита Алексия. Чтобы
предупредить соединение войск Мамая и
Ягайлы, решено было двигаться на юг
за пределы русских земель и дать сражение на территории
противника.
Ускоренным маршем войско подошло к
верховьям Дона, где у впадения в него
р. Непрядвы их уже ожидала
ордынская рать. Ночью русские форсировали Дон, тем самым отрезав себе путь к
отступлению и оставив себе только один выбор: победить или умереть. Дмитрий расположил пехоту глубокими
цепями, чтобы каждого ратника подкреплял со спины его товарищ, а десятитысячный
полк конницы спрятал в засаде, используя, кстати, татарскую тактику ведения боя.
Утром 8 сентября 1380 г. битва
началась. Русские полки долгое время сдерживали натиск ордынцев, но затем
вынуждены были начать отходить. Пользуясь этим, татары могли окружить и
уничтожить большую часть войска. Однако как раз в этот момент удар засадного
полка конницы под командованием двоюродного брата Дмитрия Владимира Андреевича Храброго, князя
серпуховско-боровского, и воеводы Дмитрия
Михайловича Боброка Волынского опрокинул татар. Это обеспечило перелом в
ходе битвы: татары обратились в бегство, а русские на протяжении 20 верст
преследовали их и рубили, не давая пощады.
Ягайло так и не успел соединиться с Мамаем. Литовское войско (более 50 тыс. чел.), отвлеченное маневрами
пятитысячного отряда Олега
Рязанского, потеряло драгоценное время, в итоге опоздав к сражению на один
день. Узнав же об исходе Куликовской битвы, Ягайло предпочел не рисковать и повернул
обратно. Мамай же вскоре был побежден
Тохтамышем, законным наследником
ханов Золотой Орды, бежал в Крым и там, в Кафе (Феодосии), был убит своими недавними
итальянскими союзниками. Куликовская победа стала переломным событием в истории
Северо-Восточной Руси. Именно с этого времени начинается неуклонное изменение
баланса сил на восточноевропейской политической сцене — Орда постепенно слабеет, идя к своему
распаду; на Руси же, наоборот, процесс объединения различных земель в единое
государство приобретает необратимый характер. Этническую значимость данного
события справедливо подчеркивал Л. Н. Гумилев: «Суздальцы,
владимирцы, ростовцы, посковичи пошли сражаться на Куликово поле как
представители своих княжеств, но вернулись оттуда русскими, хотя и живущими в
разных городах». Именно с этой точки отсчета он ведет начало формирования
великорусской народности как единого этнического
целого.