Эпоха монгольского владычества и складывание новых социальных слоев.

Так называемый «монгольский период» на северо-восточных русских землях продолжался почти два столетия: с середины XIII до середины XV вв. Хотя время это обычно считается периодом упадка, в том числе, и применительно к состоянию вооруженных сил, однако на деле мы видим несколько иную картину. Еще С. М. Соловьев насчитал для данного периода почти 300 войн и военных походов, в ходе которых имела место почти сотня битв. Из них около 200 событий (и более 50 битв) были связаны с борьбой против внешних противников — татар, литовцев, ливонцев, шведов и др., остальные же происходили внутри собственно русских земель. Кроме того, сюда можно добавить еще почти 150 случаев осады и обороны крепостей, половина из которых относились именно к русским городам. Так что даже под властью монголов на северо-востоке Руси военные конфликты шли фактически непрерывной чередой. Но за счет каких сил комплектовались русские рати, кто конкретно шли в бой под знаменами тех или иных князей?

Монгольское нашествие застало на Руси еще сохранявшиеся княжеские дружины, к которым при необходимости добавлялось городское ополчение. Понятно, сильнее всего ополченцы были в двух феодальных республиках — Новгороде и Пскове, однако и другие города русского Северо-Востока могли выставить, по крайней мере, несколько тысяч ратников каждый. Битва на р. Липеце в 1216 г., когда на поле боя остались лежать 6 с лишним тысяч владимирцев и суздальцев, показывает, что сил одних княжеских дружинников было бы явно недостаточно для сражения такого масштаба. Однако монгольский разгром не только существенно подорвал силы городских общин (ведь основному удару подверглись именно города!), но и значительно изменил взаимоотношения князей с населением тех земель, которыми они правили.

В этих условиях главной силой, используемой князьями в военных целях, становятся конные отряды мелких земельных владельцев и хорошо вооруженных княжеских слуг, а городские ополчения отступают на второй план. Только в самых масштабных сражениях (типа Куликовской битвы 1380 г.) прослеживается участие значительного числа пехотинцев из городских торговцев и ремесленников, располагавших собственным вооружением. Но чем дальше, тем больше их вытесняют из состава княжеских ратей именно мелкие вотчинники, получившие у летописцев наименование «детей боярских». Первые упоминания об этих людях относятся к временам Куликовской битвы, однако формирование данных групп шло, судя по всему, уже с начала XIV столетия. Современные исследователи с разной долей вероятности предполагают, что здесь имели место два процесса: во-первых, идущий «снизу», когда земли приходивших в упадок и разлагавшихся городских общин переходили в руки частных владельцев, тех, кто могли за них заплатить; во-вторых, шедший «сверху», когда ряды местных землевладельцев и воинов в одном лице пополняли выходцы из княжеских дворов, бывшие личные слуги и доверенные лица князей-правителей. На этот же результат, понятно, была нацелена и княжеская политика.

Землевладение детей боярских.

Кем же были воинские слуги князя, прежде всего, те, кто именовались детьми боярскими? Как правило, историки соотносили их с помещиками конца XV в., носившими аналогичное наименование. Однако поместье, как вид условного держания земли, хотя и было известно уже с XII–XIII вв., но распространения тогда почти не получило. А вот мелкие вотчинники, безусловно владевшие своими землями — дело другое. Именно из них складывались сначала боевые отряды, а потом и целые полки, выступавшие под знаменами того или иного князя. При этом совсем необязательно, чтобы земли они получали именно путем пожалований. Современные исследователи хорошо показывают, что в монгольское время князья распоряжались как собственностью только своими личными землями, расширяя их границы за счет ранее неосвоенных и никем не контролировавшихся угодий. Именно из этого фонда они жаловали владения как боярам, так и мелким слугам, превращавшихся таким путем в вотчинников. Земли же городских и крестьянских общин трогать было затруднительно, поскольку именно с них собирались налоги и повинности как в княжескую казну, так и для Орды. Поэтому собственно феодальные владения на северо-востоке Руси в XIV в. складывались, как правило, именно на свободных землях.

Внутри же городских и крестьянских общин также не могло быть единства. Они неизбежно расслаивались, их людские и материальные ресурсы истощались, контроль за общинными фондами земель уходил из рук горожан и крестьян, среди которых выделялись лица достаточно состоятельные (или отличившиеся на службе при исполнении поручения князя), чтобы порвать с общиной, сохранив за собой полученные от нее земли. Вероятно, не были редкостью состороны таких людей и прямые захваты чужих земель — то, в чем обычно историки обвиняли князей, бояр и монастыри. Но что мешало заниматься тем же самым детям боярским? Более того, в этом их активно поддерживали князья, о чем свидетельствует резкий рост с начала XV в. жалованных и льготных грамот, фиксировавших уже состоявшиеся переходы общинных земель в частные руки.

Служба детей боярских своим князьям все это время была добровольной: они, как и бояре, имели право свободного перехода на службу к другому, если прежний господин их не устраивал. На протяжении XIV в. московские князья активно пользовались этой нормой, просто переманивая лучшими условиями службы немалое число вотчинников соседних земель. Единственный известный случай ограничения этого права — попытка великого князя Василия I в конце XIV в. добиться подчинения себе служилых людей митрополита Киприана. Однако тогда это нововведение продержалось недолго, и о нем фактически забыли. А вот уже в годы феодальной войны второй четверти XV в. ситуация начинает резко меняться. Достаточно вспомнить, как отреагировали на появление в Москве на престоле удельного князя Юрия Дмитриевича тамошние вотчинники. . В течение нескольких недель из Москвы уехали большинство служилых князей, бояр и детей боярских, объясняя это тем, что «не привыкли галицким князьям служить». И вот тут заметна принципиальная разница между московской элитой XV и предшествующего XIV столетия. Во-первых, служить великому и удельному князю сейчас было уже не одно и то же. Во-вторых, сторонники Василия II понимали, что укрепление Юрия в Москве неизбежно приведет к появлению здесь его собственных бояр и слуг, перетряску служебной иерархии, установившихся поземельных отношений и т. д. Наконец, имел значение и фактор наследственности службы, ибо многие бояре и дети боярские уже два–три поколения служили сначала Дмитрию Донскому, потом Василию I, а теперь Василию II.

В ходе этой войны противники друг друга не щадили. В 1446 г., заняв Москву, Дмитрий Шемяка и его союзник Иван Можайский отправили в заточение сторонников ослепленного ими Василия II. Когда воевода Федор Басенок отказался служить Шемяке, тот «повеле возложити на него железа тяшки и за сторожы держать его». Когда часть детей боярских, ранее служивших самому Шемяке, перешли на сторону его противника, князь явился в их вотчины с верным ему войском, «пограбил, села их и домы их еси у них поотъимал… и животину еси у них поимал». Аналогичным образом действовал и Василий Темный. Вернувшись в Москву после изгнания оттуда Шемяки и Можайского в самом конце 1447 г., великий князь обрушился на их детей боярских «со многою силою имающе, и грабяху, и коваху». После окончательной победы Василий II конфисковал села слуг князя Ивана Можайского и передал их своему союзнику князю Василию Ярославичу Боровскому и Серпуховскому. А уже через несколько лет великий князь бросил своего родича и друга в заточение, незадолго до своей смерти распорядившись также казнить детей боярских, составивших заговор с целью его освобождения. Вот именно тогда и начала складываться та система отношений между московским князем и его подданными-землевладельцами, которая через несколько десятков лет приведет к созданию в масштабе всего государства слоя помещиков-дворян.

Формирование военно-служилого дворянства.

Говоря о дворянах, следует признать, что они также появились достаточно давно. Для северо-восточных земель, по крайней мере, их существование отмечается по летописям уже с конца XII в., когда они выступали как приближенные доверенные лица князя, его судебные и финансовые агенты. Действуя ранее лишь в пределах собственных земель князя, где они отвечали за хозяйственные и прочие дела, эти люди по мере усиления княжеской власти приобретали все больше полномочий, начиная активно взаимодействовать с населением. Еще до монгольского нашествия слуги княжеского двора стали использоваться и в качестве ратников, защищавших своего господина. Отдельные известия об участии таких людей в тех или иных сражениях содержатся в летописях. Затем наступает большой перерыв, и только в рассказе о событиях Куликовской битвы 1380 г. мы снова встречаем свидетельства о прямом участии в ней ближайшего окружения великого князя Дмитрия Донского. Нет сомнений, что уже с начала XIV в. княжеские слуги представляли собой довольно значимую боевую силу, подобно появлявшимся как раз в этот же период детям боярским.

Дальнейшее развитие двор московских великих князей получил в XV в. Аналогичные структуры складывались и у других правителей Северо-Востока: так, в походе войск князя Василия Юрьевича Косого в 1436 г. принимал участие двор его брата Дмитрия Шемяки. Придворных князя насчитывалось 500 чел., и они шли в бой под началом собственного воеводы. А в 1433 г. в летописи впервые появляется термин «государев двор», примененный к соратникам Василия II, сплотившимся вокруг него с желанием отстоять своему князю престол. Именно тогда они сначала отказались подчиняться князю Юрию Дмитриевичу, временно захватившему Москву, а затем мобилизовали собственных воинов для борьбы с Косым и Шемякой. В каком-то смысле помогли им в этом сами галицкие князья, ничего не сделавшие для обеспечения правопорядка на контролируемых ими в ходе войны территориях. В 1433 г. Василий и Дмитрий Юрьевичи «пограбиша» Ярославль, до того сохранявший нейтралитет. В результате уже в 1436 г. полки угличан и ярославцев поддержали Василия II. В 1434 г., когда умер его отец, Василий Косой бежал из Москвы, «побрав злато и сребро, казну отца своего и градскый запас весь». Когда же в 1446 г., ослепив Василия Темного, в Москву вступили Дмитрий Шемяка с Иваном Можайским, они начали с того, что разорили казну великого князя, его матери и жены, а бояр «и иных многых и граждан пограбиша».

При этом сторонниками Василия Темного оказывались люди, происходившие из разных социальных слоев. Здесь мы находим и князей Стародубских-Ряполовских и Оболенских — потомков прежде независимых удельных правителей, и выходцев из многих московских боярских родов (Морозовых, Плещеевых и др.), и десятки дворян и детей боярских, имена которых, к сожалению, почти неизвестны. Наконец, именно в XV в. начинается активное привлечение на московскую службу боевых отрядов татар. Конечно, немало ордынских выходцев осели на русских землях уже в XIV в., однако все это были «выезды» отдельных лиц, а их потомки уже во втором и третьем поколении, как правило, не отделяли себя от русских людей. А вот во второй трети XV в. на землях Северо-Восточной Руси появляются целые отряды ордынцев, искавших здесь убежища и возможности укрыться от противников, поскольку Орда уже перестала представлять собой единое целое, расколовшись на множество враждующих друг с другом улусов. Так, в 1437 г. хан Улу-Мухаммед, выбитый с низовьев Волги своим родичем, направился со своими сторонниками на север и занял русский г. Белев. Только через год Дмитрию Шемяке, действовавшему совместно с московскими ратниками, удалось заставить его покинуть пределы русских земель. Двинувшись на восток, Улу-Мухаммед закрепился на месте нынешней Казани, основав там свою ставку, а в 1439 г. ответил опустошительным походом на Русь, добравшись даже до Москвы. Заняв впоследствии Нижний Новгород, он в 1445 г. снова послал против Василия II войско во главе со своими сыновьями.

В июле 1445 г. московская рать была разбита татарами под Суздалем, и сам великий князь оказался в плену. Однако это обстоятельство в дальнейшем обернулось ему на пользу: когда вместе с ним в Москву прибыли татарские мурзы с отрядами своих воинов для сбора с населения обещанного за освобождение Василия громадного выкупа, многие из них сразу же предпочли остаться здесь и поступить на службу к князю. Более того, еще находясь в казанском плену, Василий сумел склонить на свою сторону сыновей Улу-Мухаммеда царевичей Касима и Якуба. Когда в конце того же года их старший брат Мамутек убил отца и сам провозгласил себя правителем Казани, они предпочли перебраться на Русь. Московский князь выделил им целое владение на берегах р. Оки — г. Касимов с округой, где и обосновались царевичи со своими сторонниками. Они активно участвовали в борьбе с Дмитрием Шемякой, принимая участие в целом ряде сражений. Более того, они защищали московские земли от своих же сородичей: в 1449 г. царевич Касим отбил нападение Сеид-Ахмата, разорявшего южные русские границы. Тогда же, кстати, татарские отряды в составе московского войска впервые стали принимать участие в войнах с западным противником Руси — Литвой.

Эволюция различных типов вооружения: холодное оружие, защитные доспехи.

Перейдем теперь к описанию того вооружения, которым располагали на землях Северо-Востока Руси в описываемый период. Вообще набор оружия и приемы владения им, как это продемонстрировала еще Куликовская битва, в основном сохранились еще с домонгольских времен. Вплоть до середины XV в. самое широкое применение имели копья. Вид ощетинившегося копьями, тесно построенного полка был достаточно типичен. При этом копье, как правило, было принадлежностью всадника, а не пехотинца, и предназначалось для пробивания доспехов противника. Правда, с течением времени это оружие утрачивало свою эффективность. Скажем, в 1455 г. под Старой Руссой в сражении против московского войска новгородская конница попала под обстрел из луков и обратилась в бегство, не сумев использовать свои копья. Кстати сказать, наряду с копьем широко применялись и метательные дротики-сулицы, которые при случае можно было противопоставить татарскому луку и стрелам. Дротики могли употребляться как в конном, так и в пешем строю. Наконец, грозным оружием пехоты была рогатина, по размерам и весу даже превосходившая копье. Ею в монгольское время пользовались, как правило, рядовые пешие воины и городские ополченцы. Те, кому несподручно было орудовать рогатинами, предпочитали боевые топоры с клиновидными лезвиями шириной до 10 см. Использовались эти топоры как ударно-дробящее средство, поскольку воины в этот период надевали на себя все больше брони.

Клинковое оружие, использовавшееся в русских землях с XIII в., было двух типов: на северо-западе был распространен меч, на юго-востоке — сабля. Новгородцы в битвах со шведами и немцами пользовались прямыми мечами с лезвием длиной порядка 120–140 см. Эти клинки практически ничем не отличались от современных им европейских аналогов, ими можно было как рубить, так и колоть, нанося серьезные удары даже тяжеловооруженному латнику. Собственно, распространение подобных мечей в Европе было связано с внедрением нового типа доспехов, которые в бою было легче проколоть, чем разрубить. А во Пскове, например, немало было и крупных двуручных мечей длиной в полтора метра и более — классическое оружие средневековых рыцарей Западной Европы, которым можно было как наносить удары, так и парировать встречные. Однако с появлением на русских землях монголов меч сразу же начинает уступать место сабле. Действительно, использовать такое оружие против конных лучников было затруднительно — воины становились легкой добычей для степняков. Даже в Москве, не говоря уже о более южных районах (Рязани и др.), с середины XIV в. массовое распространение получает именно сабля. Как правило, длина лезвия у нее составляла 110–120 см, а кривизна с течением времени возрастала от 4–5 до 6–9 см. Особая конструкция рукояти предохраняла руку воина от встречного удара, с какой бы стороны он не был нанесен. Кроме того, русские конники XIV–XV вв. использовали также вспомогательные ударные принадлежности — булавы и кистени, в основном, для рукопашного боя.

Защитное вооружение включало в себя шлемы, доспехи и щиты. Шлемы в указанный период встречались двух типов — в виде конической сферы, а также куполовидной формы. Сфероконический тип был унаследован еще с домонгольских времен, но с XIV в. стал дополняться металлическими наушами и изготовляться без наносника и глазных прорезей. Такие шлемы были повсеместно распространены на Руси вплоть до середины XVI в., а затем сменились так называемыми шишаками. С XV в. этот вид головного убора, заимствованный, похоже, у турок-османов, стал популярен у кавалеристов в Венгрии, Польше и Германии. Шишаками, в русском варианте «чечаками», называли полусферическую или пирамидальную каску, по высоте в 2 раза ниже прежних шлемов, чтобы надежно защищать голову всадника от ударов сабли в ближнем бою. В ряде случаев шишаки просто надевали под шлемы для большей надежности.

Защитные доспехи эволюционируют от кольчуги к так называемым «куякам». Этим словом в монгольском языке обозначался чешуйчатый доспех, состоявший из прямоугольных или квадратных пластин, прикреплявшихся к мягкой основе (материи или коже). На Западе эту боевую одежду из пластин на кожаной основе изначально стали называть кирасой. Уже с конца XIII в. кольчуги выходят из употребления не только в русских землях, но и в Западной Европе. Однако если там дальнейшее развитие пошло по линии изобретения максимально неуязвимой защиты, достигнув в конце концов классического образца средних веков — сплошь кованных лат, в которые с ног до головы облачались рыцари, то на Руси предпочитали комбинировать металлические пластины таким образом, чтобы закрывать грудь и спину, но оставлять свободными руки. Это, по крайней мере, давало возможность некоторого движения в бою. Понятно, что связана была такая эволюция с характером ведения сражения монгольской конницей: дабы противостоять ей, требовалось добиться максимальной подвижности своих воинов. До начала боя защитное вооружение вообще предпочитали возить в телегах, а только потом надевали на себя.

Не забудем и о щитах. Самым древним был тогда круглый щит, почти забытый в XII–XIII вв., но успешно возродившийся в последующие столетия. Такие щиты были небольшими — всего в четверть роста человека, и легкими, ими удобно было действовать, самому отражая удары подвижного противника. В летописях изображено, как эти щиты воины выставляют против копий, закрывая лицо и грудь, а при нанесении ударов собственным оружием, наоборот, отставляют их в сторону. Правда, уже с середины XIII в. параллельно существует и другая разновидность — треугольные щиты, размером побольше, от трети до половины человеческого роста. Кроме того, они были двускатными, т. е. обеспечивали прикрытие сразу с двух сторон. Поэтому изображались они обычно прижатыми к туловищу, манипулировать ими в бою было, конечно, затруднительно. Впрочем, уже в XVI в. щиты употребляются все меньше, поскольку надлежащей эффективности достигают собственно защитные доспехи, и русские воины предпочитают обходиться вовсе без щитов.

Появление первых разновидностей огнестрельного оружия в Восточной Европе.

Огнестрельное оружие появилось на землях Северо-Восточной Руси, судя по всему, к началу 80-х гг. XIV в. По крайней мере, когда в 1382 г. Москву осадил Тохтамыш, на стенах города уже наличествовали пушки. Можно предположить, что они появились здесь непосредственно перед Куликовской битвой, когда шли интенсивные приготовления к ней. Это время фактически совпадает с известными нам данными о распространении огнестрельного оружия в других европейских, равно как и восточных государствах. Впервые в Западной Европе пушки были задействованы на поле сражения в 1338 г., с началом Столетней войны между Англией и Франицей. В Восточной Европе они широко распространяются на протяжении 70-х и 80-х гг. XIV в. То же самое происходит тогда и в мусульманском мире: огнестрельным оружием обзаводятся Египет и государства Средней Азии, затем турки-османы. В Китае оно появилось еще в 1360-е гг. От первых экспериментов до начала практического использования пушек в большинстве стран проходило всего несколько лет. На Русь огнестрельное оружие проникало, судя по всему, двумя путями — с запада, из Германии через Польшу и Литву, и с юга, возможно, из Византии или уже существовавших тогда на побережье Черного моря итальянских городов-колоний. Во всяком случае, русские летописцы под 1378 г. зафиксировали дошедшее до них известие о изобретении в Венеции «стрельбы огнистой».

Распространялось это новое оружие, как мы отмечали, очень быстро. Спустя 10 лет в Тверь были доставлены пушки, купленные у немцев Ордена, а московский великий князь Василий I дважды (в 1393 и 1410 гг.) получал в подарок немецкие медные пушки. В некоторых летописных редакциях сохранилось известие о том, что в 1380 г. изготовлением самопалов и пищалей в Москве занимался мастер-немец Ян (Иоганн). Первоначально пушки использовали, в основном, для обороны, устанавливая на крепостных стенах и башнях. Впервые отправились с ними в поход псковичи в 1393 г. Тогда же начали применять пушки и для осады городов. Литовцы в ходе боев на русских границах использовали их всю первую половину XV в. В столицах русских княжеств, равно как и в Новгороде, уже с начала XV в. существовали артиллерийские арсеналы, а производством орудий занимались местные кузнецы. Орудия ковали из железных полос толщиной до 10 мм, затем сгибали, придавая им форму ствола, и сваривали. Впрочем, боевой эффект этих пушек был весьма невысок: дальность выстрела равнялась всего 100 м, а гораздо большее впечатление производил гром от их стрельбы. Каменные и чугунные ядра могли наносить урон живой силе противника, однако пробивать стены укреплений, оказывая помощь во взятии городов, пушки оказались в состоянии лишь во второй половине XV в. Отливать орудия тогда начали уже из меди.

Первые пушки достигали зачастую гигантских размеров — их возили на 40 телегах, а стрелять они могли всего 2 или 3 раза в день, к тому же иногда портились после первой же пробы. Как правило, они использовались для того, чтобы сокрушать стены укреплений. Однако, видимо, в большей степени уже с XV в. были распространены более мелкие орудия, использовавшиеся не для атаки, а для обороны городов. Размеры и особенности конструкции позволяли таким пушкам служить более длительное время, да и стрелять они могли чаще. На втором месте после пушек в летописях обычно называются тюфяки. Само слово заимствовано из восточных языков (татарского и турецкого), где обозначало преимущественно ручное огнестрельное оружие. Однако в русских землях им стали называть легкие орудия, стрелявшие не ядрами, а своеобразной картечью — железными обломками и дробью. Понятно, что предназначались они для стрельбы по живой силе противника, особенно в том случае, когда были установлены на стенах и башнях, штурмуемых осаждающими. Своеобразная коническая форма стволов должна была способствовать веерному разлету обломков и дроби, чтобы увеличить зону поражения. Длина стволов составляла обычно от полуметра до метра, а монтировались они на колодах. Существовала, вероятно, и отдельная разновидность тюфяков с прямыми цилиндрическими стволами, эти как раз были необходимы для прицельного огня по щитам и легким прикрытиям, а также живой силе противника, находящейся на стенах крепости. По-видимому, именно необходимость использования легких разновидностей огнестрельного оружия как для нападения, так и для защиты, привела к тому, что во второй половине XV в. тюфяки стали вытесняться длинноствольными пищалями, лучше приспособленными для ведения прицельного огня к закрытых позиций.

Ручное огнестрельного оружие, судя по всему, также появляется в Восточной Европе уже с начала XV в., хотя и не имеет пока массового распространения. Короткоствольные устройства с деревянными прикладами, характерные для того времени, были, вероятно, предшественниками кавалерийских карабинов и пистолетов. В Польше они зафиксированы впервые в 1408 г., в Чехии — на протяжении 1420-х гг., в эпоху гуситских войн. Там они именовались ручницами. Тогда же, судя по всему, они проникают и на Русь. А ближе к концу XV в. эти устройства превращаются уже в длинноствольные пищали нескольких разновидностей: крепостные ружья и тяжелые затинные пищали, предназначенные для стационарной обороны, а также ручные пищали с фитильными замками, состоявшие на вооружении пехотинцев. Со временем огнестрельным оружием начинают пользоваться и всадники, только у них тяжелые пищали будут заменены легкими карабинами, хотя еще долгое время русская конница будет сохранять на вооружении и луки со стрелами.

Итак, мы рассмотрели состав и вооружение войск, действовавших в землях Северо-Восточной Руси на протяжении XIII — первой половины XV вв. Я не останавливаюсь здесь на конкретных сражениях, пусть даже и столь значимых, как Куликовская битва, поскольку в эпоху раздробленности в этих битвах принимали участие силы далеко не всех русских княжеств и земель. Менялся количественный и качественный состав русских ратей, все большее значение приобретали воины-профессионалы, которым уступали место городские ополчения. Менялись и главные противники Москвы, с которыми приходилось вести постоянную борьбу: если в XIV в. главной угрозой для московских князей была Литва и вошедшие в сферу ее влияния Тверь и Смоленск, то в XV в. на первый план выдвигается татарская угроза. Прогрессирующий развал Орды, от которой откололись Казанское и Крымское ханства, привел к появлению у южных и восточных московских целого ряда враждебных государств, борьба с которыми долгое время будет поглощать огромные ресурсы.

Что касается собственно военной техники и отдельных видов вооружения, то в этот период безусловно происходит ее развитие и усложнение. При этом на северо-востоке Руси появляются новые виды оружия, использовавшиеся как в Европе, так и в Азии, что придавало русскому войску характер весьма своеобразный. Гораздо больше сходства с европейцами имели рати северо-западных республик, Новгорода и Пскова, а воины «низовых городов», гораздо чаще воевавшие с татарами, нежели с западными рыцарями, волей-неволей перенимали кое-какие приемы боя и разновидности вооружений у своих восточных соседей. Впрочем, это не означает, что военное дело в русских землях целиком развивалось под внешним воздействием. Большая часть оружейного арсенала Древней Руси благополучно сохранилась и в монгольское время, а в дальнейшем к нему добавились целые новые сферы в военном деле — строительство каменных крепостей, начало применения огнестрельного оружия.