Милован Джилас (1911-1995), тогда правоверный коммунист - сталинец, направлялся югославским коммунистическим руководством с различными миссиями в Москву в 1944 и последующих годах. Впоследствии руководитель Югославии Тито заключит его в тюрьму как инакомыслящего. В книгах, написанных в тюрьме и позже, уже на свободе, Джилас выступит с резкой критикой государственно-бюрократического социализма в Югославии и СССР. В книге "Беседы со Сталиным" (1961 год) Джилас рассказывает о своей первой встрече со Сталиным.
   Каким предстает Сталин перед молодым югославским деятелем?
   У Вас будет 5 минут.

   Все произошло с поразительной быстротой. Я думал, что надо будет миновать два или три кабинета прежде, чем мы дойдем до Сталина, но как только я открыл дверь и переступил через порог, я увидел, что он выходит из маленькой смежной комнаты, через открытые двери которой был виден огромный глобус. Здесь был также и Молотов. Приземистый и бледный, одетый в великолепный темно-синий европейский костюм, он стоял за длинным столом для совещаний.
   Сталин встретил нас посреди комнаты. Я был первым, кто подошел к нему и представился. Потом то же самое сделал Терзич, который прищелкнул каблуками и военным тоном произнес свой полный титул, на что наш хозяин - и это было почти комично - ответил:
   - Сталин.
   Комната была небольшой, довольно длинной, лишенной какой-либо роскоши или украшений. Над не слишком большим письменным столом в углу висела фотография Ленина, а на стене за столом для конференций - портреты Суворова и Кутузова…
   Но хозяин выглядел проще всех. Сталин был в маршальской форме, мягких сапогах и без каких-либо наград, кроме "Золотой Звезды" Героя Советского Союза на левой стороне груди. В нем не было ничего искусственного, никакого позерства. Это был не тот величественный Сталин, который смотрел с фотографий или экранов хроникальных фильмов - с твердой, уверенной походкой и позой. Он вертел в руках трубку с белой отметкой английской фирмы "Данхилл" или же синим карандашом рисовал окружности вокруг слов, обозначавших главные темы беседы, которые он потом вычеркивал косыми линиями по мере того, как каждая часть беседы подходила к концу, и, поерзывая в кресле, все время поворачивал голову то в одну сторону, то в другую.
   Меня удивило и другое: он был очень маленького роста и не слишком хорошо сложен. Туловище его было коротким и узким, а ноги и руки слишком длинны. Его левая рука и плечо казались какими-то негибкими. У него было довольно большое брюшко, волосы редковаты, хотя голова не была совершенно лысой. Лицо его было белым, а щеки румяными Позднее я узнал, что цвет лица, столь характерный для тех, кто подолгу сидит в кабинетах, в высших советских кругах был известен как "кремлевский цвет лица". Зубы были черными и редкими, загнутыми внутрь. Даже его усы не были густыми или жесткими. И все же голова была неплохой; в ней было что-то от народного, крестьянского, что-то от отца семейства - с этими желтыми глазами и смесью суровости и плутоватости.
   Я был также удивлен его акцентом. Сразу можно сказать, что он - не русский. Тем не менее его русский словарный запас был богатым, манера выражения - очень ясной и пластичной, изобилующей русскими пословицами и поговорками. Как я позднее убедился, Сталин был хорошо знаком с русской литературой - и только русской, - но действительно реальными знаниями, которыми он обладал за пределами русского, было его знание политической истории.
   Одно меня удивило: у Сталина было чувство юмора - грубого юмора, самоуверенного, но не совсем лишенного тонкости и глубины. Реакция была острой и окончательной, что не означало, что он не расслышал выступавшего, но было очевидно, что он не любил долгих объяснений. Также примечательным было его отношение к Молотову. Он явно считал последнего очень близким сторонником, и в этом мнении я позднее утвердился. Молотов был единственным членом Политбюро, к которому Сталин фамильярно обращался на "ты", что много значит само по себе, если учитывать, что у русских вежливое обращение на "вы" принято даже среди очень близких друзей.
   Разговор начал Сталин, задавший мне вопрос о наших впечатлениях о Советском Союзе. Я ответил: "Мы в восторге", на что он сказал:
   - А мы не в восторге, хотя мы делаем все, чтобы улучшить дела в России.
   В мою память запало то, что Сталин использовал слово Россия, а не Советский Союз, что означало, что он не только поощрял русский национализм, но и сам вдохновлялся им и отождествлял себя с ним.
   Но тогда у меня не было времени думать о таких вещах, потому что Сталин перешел к отношениям с югославским правительством в изгнании и обратился к Молотову:
   - Не могли бы мы как-нибудь приманить англичан к признанию Тито, который один ведет борьбу с немцами?
   Молотов улыбнулся - улыбкой, выражающей иронию и самодовольство:
   - Нет, это невозможно; они прекрасно знают о развитии событий в Югославии.
   Я был восхищен прямой и честной манерой, с которой до этого я не встречался в советских официальных кругах и особенно в советской пропаганде. Я почувствовал, что нахожусь в верной точке и, более того, с человеком, который обращался с действительностью знакомым, открытым образом. Едва ли надо объяснять, что Сталин был таким только в кругу своих собственных людей, то есть среди коммунистов, поддерживающих его линию и преданных ему.
   Хотя Сталин не пообещал признать Национальный комитет в качестве временного югославского правительства, было очевидно, что он заинтересован в его утверждении. Сама беседа и его позиция были таковы, что я даже прямо не поднял этот вопрос; то есть было очевидно, что Советское правительство , если сочтет условия для этого созревшими и если события не примут иной оборот - через временный компромисс между Британией и СССР и, в свою очередь, между Национальным комитетом и югославским королевским правительством.
   Таким образом, этот вопрос остался открытым. Решения надо было подождать и выработать его. Но Сталин его компенсировал, заняв намного более мягкую позицию по вопросу предоставления помощи югославским силам.
   Когда я заговорил о займе в размере двухсот тысяч долларов, он назвал это мелочью, заявив, что с такой суммой многого не сделаешь, но что она будет предоставлена нам немедленно. На мое замечание о том, что мы расплатимся за это, как и за поставки оружия и другого снаряжения, он искренне рассердился:
   - Вы меня оскорбляете. Вы проливаете кровь и думаете, что я возьму с вас деньги за оружие! Я не торговец, и мы не торговцы. Мы ведем борьбу за то же дело, что и вы. Это наш долг - делиться с вами всем, что у нас есть.
   Но как будет поступать помощь?
   Было принято решение обратиться к западным союзникам с просьбой создать советскую военно-воздушную базу в Италии с целью оказания помощи югославским партизанам.
   - Давайте попробуем, - сказал Сталин. - Посмотрим, какую позицию займет Запад и насколько далеко они готовы пойти, чтобы помочь Тито.
   Должен заметить, что такая база, состоящая, если я правильно помню, из десяти транспортов, скоро была создана.
   - Но мы не можем помочь вам многим с использованием самолетов, - разъяснил далее Сталин. - Армию невозможно снабжать самолетами. А вы - это уже армия. Для этого нужны корабли. А у нас нет кораблей. Наш Черноморский флот уничтожен.
   В разговор вступил генерал:
   - У нас есть корабли на Дальнем Востоке. Мы могли бы перебросить их в наш черноморский порт, загрузить их оружием и всем остальным, что необходимо.
   Сталин грубо и категорически оборвал его. Из сдержанного и почти озорного человека вдруг выглянул совсем другой Сталин.
   - О чем только вы думаете? Вы в здравом уме? На Дальнем Востоке идет война. Безусловно, кое-кто не упустит возможности потопить эти корабли. В самом деле! Корабли придется закупить. Но у кого? Сейчас не хватает кораблей. Турция? У турок немного кораблей. Египет? Да, мы могли бы купить несколько кораблей у Египта. Египет продаст - Египет продаст что угодно, поэтому они точно продадут нам корабли.
   Да, это был настоящий Сталин, который говорил без обиняков. Но я к этому привык в моей собственной партии и был неравнодушен к такой манере, когда наступало время принимать окончательное решение.
   Генерал быстро и молча сделал заметку о решениях Сталина. Но закупка кораблей и поставка югославам советских судов так и не состоялась. Главной причиной этого, несомненно, было развитие операций на Восточном фронте - Красная армия вскоре достигла югославской границы и, таким образом, могла оказывать помощь Югославии на суше. Я утверждаю, что в то время намерения Сталина помочь нам были твердыми.
   Это был главный вопрос беседы.
   Мимоходом Сталин поинтересовался моим мнением об отдельных югославских политических деятелях. Он спросил меня, что я думаю о Милане Гавриловиче, лидере Сербской аграрной партии и первом югославском после в Москве. Я ответил:
   - Проницательный человек.
   Как будто про себя Сталин прокомментировал:
   - Да, бывают политические деятели, которые думают, что проницательность - главная вещь в политике, но Гаврилович произвел на меня впечатление глупого человека.
   Я добавил:
   - Это не политический деятель с широким кругозором, хотя я не думаю, что можно сказать, будто он глуп.
   Сталин поинтересовался, где югославский король Петр II встретил свою жену. Когда я сказал ему, что он взял в жены греческую принцессу, он шаловливо сказал:
   - А что, Вячеслав Михайлович, если бы ты или я женились на какой-нибудь иностранной принцессе? Может быть, из этого и вышел какой-нибудь толк.
   Молотов засмеялся, но сдержанно и бесшумно.
   В конце я преподнес Сталину наши подарки. Сейчас они казались особенно примитивными и жалкими. Но Сталин ничем не показал пренебрежения. Увидев крестьянские сандалии, он воскликнул: "Лапти!" - таково их русское название.
   Что касается винтовки, то он открыл и закрыл затвор, взвесил ее в руке и заметил: "Наши будут полегче".
   Уже наступили сумерки, когда мы покидали Кремль. Офицер, который сопровождал нас, явно уловил наше восхищение.