В молодости сельский учитель Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954), как и многие его товарищи, симпатизировал эсерам - левой партии. Октябрьскую революцию не принял, в годы гражданской войны едва выжил, писательства не бросил. В 20-е годы Пришвин жил в Талдомском районе, потом в Переяславле-Залесском, в Сергиевом посаде, - в общем, недалеко от Москвы.
    Пришвин 20-х годов - глубоко частный человек. И честный сам с собою. Оттого и противоречив, и непоследователен, и постоянно опровергает сам себя, "В политике я постоянно ошибаюсь,- писал он сам о себе, - потому что строю свои суждения по материалам, доставляемым мне больше сердцем". Его дневники - свидетельства и размышления современника, находящегося где-то в недрах русской жизни, далеко от политики, рассуждающего без особых претензий на исторические обобщения. Но иногда он, называвший себя обывателем, попадает прямо "в десятку". Когда? Где?
   Подумайте и расскажите об отношении писателя к жизни, к власти, к народу, к писательской среде, к себе самому.

   "Истории русского народа нет: народ русский остается в своем быту неизменным, - но есть история власти над русским народом и тоже есть история страдания сознательной личности".
   
   "Деревня - мешок злобно стучащих друг о друга костей. Мужик готов служить корове, лошади, овце, свинье, только бы не служить государству, потому что корова своя, а государство чужое".
   
   "Рабочему теперь живется много лучше, чем прежде, крестьянину хуже. И это справедливо: рабочий в революцию жертвовал собой, крестьянин только грабил. Каждый получал по делам своим". "Я стою за рабочую власть, но против крестьянской, мужиков я очень не люблю, потому что бык, черт и мужик - это одна партия".
   
   "Хотя я никогда не был народником, но воспитывался среди них, и этика моя народническая. Я всю жизнь приглядывался к мужику и убеждение мое сложилось прочное, что его все обманывают и что русскому государству как-то вообще нельзя существовать без обмана мужика. Я не народник, но чувствовал себя в народе приблизительно, как Миклухо-Маклай среди дикарей… В большевистской практике это марксистское отношение перешло почти в ненависть к деревне, в бюрократическое высокомерие (мне знакомо и то, и другое).
   
   "Огромная масса мужиков говорит о революции, что это обман. Кто обманул? Вожди. Напр., говорили "леса будут ваши", а вот теперь тронь их, ответят: не ваши, а государственные". "Был момент, когда леса были в распоряжении мужиков. Смоленские леса, вероятно, до сих пор помнят этот страшный погром. Дать волю мужику это значит дать волю все разрушить".
   
    "Вся жизнь зависела только от духа, и вот вдруг случилась революция, все поняли и утвердились в высших советах, что жизнь зависит только от питания, что то это одно только важно".
   
   "Рабочее государство - это организация для обезличения людей в борьбе за существование".
   
   "Социализм направлен на Моцарта и непременно на Бога. В этом обществе не может быть людей милостью Божией (благодатных)"
   
   "Цветы из-под снега. Ленин - чучело. Вот и нужно теперь, и это есть единственная задача постигнуть, как из безликого является личное, как из толпы вырастает вождь, из корня, погребенного под снегом, вырастают цветы".
   
   "Мне иногда кажется, что огромное большинство русского народа тайные коммунисты, выступающие враждебно против явных (идеи, которым я сочувствую), иногда это враждебное чувство бывает до белого каления, и я сам не раз бросался из глуши с целью убежать из родины куда глаза глядят, но по мере удаления от глухого места и когда я пребывал в столицу и продумывал все, что этого зла никто не хотел отсюда, и зло делали местные люди, присвоившие себе название коммунистов.
   Добираясь до источника - вдруг видишь, что сам источник чист".
   
   "Я чувствую, что если бы наш коммунизм победил весь свет и создались бы прекрасные формы существования, - я все равно бы не мог стать этим коммунистом. Что же мешает?
   1) отвращение к Октябрю (убийство, ложь, грабежи, демагогия , мелкота и проч.)…
   Кроме личного отвращения, у меня было еще нежелание страдания, нового креста для русских людей, я думал, что у нас так много было горя, что теперь можно будет пожить хорошо, а Октябрь для всех нес новую муку, насильную Голгофу".
   
    "Часто приходит в голову, что почему я не приемлю эту власть, ведь я вполне допускаю, что она, такая и никакая другая, сдвинет Русь со своей мертвой точки, я понимаю ее как необходимость. Да, это все так, но все-таки я ее не приемлю".
   
   "Коммуна - это название скелета нашей покойной монархии, это кости государственной власти, по которым нельзя узнать лица; а кости государственной власти - ее принудительная сила, общеобязательная как смерть. И как смерть противоположна жизни, так и коммуна - свободе; захотели свободу, так вот же вам испытание - коммуна".
   
   "Читал Ленина о новой экономической политике - длинная, бесконечная речь! Читаешь, будто едешь по этой мерзлой, колючей земле на серой кляче в телеге, и, кажется, конца нет, пока вытянет кляча и доедешь до города, - так бездарен его стиль, так убога, низменна эта мещанская мысль, видящая избавление человечества в зависимости только от материальных (внешних) отношений".
   
   "Сколько же лет пройдет этой жизни без всякого смысла? Нельзя сказать. Как в личной жизни, так и в общественной бывают роковые столкновения, возникают вопросы, которых, как ни думай, все равно не одумаешь за свою жизнь и решаются эти вопросы после и другими людьми. Это наше духовное наследство грядущим поколениям".
   
   "В конце концов всем надоест смотреть на пустой стол и каждый будет находить себя, и так сложится общественное мнение, общество, которое самим фактом существования смягчит принудительную власть, станет размывать, рассасывать ее, как волны, всегда деятельные, размывают неподвижный брег".
   
   "Душа раздвоена: по самому искреннему хочется проклясть всю эту мерзость, которую называют революцией, а станешь думать, выходит из нее хорошо: сонная, отвратительная Россия исчезает, появляются вокруг на улице бодрые, энергичные молодые люди.
   …А всмотришься в лицо - все люди в рядах равнодушные: эроса нет в Октябре, как ни рядись в красное. И невозможен эрос, потому что в Октябре был порыв, окончившийся браком совсем не с желанною".
   
   " Я должен был признаться себе самому, что я стал на кормах в Москве другой. Именно же разница в том, что больше хочется смеяться, чем плакать".
   
   "Как жутко иногда бывает подумать какой-то литературной общественности в Москве, где сами себя коронуют Демьян Бедный, Влад. Маяковский, Борис Пильняк  [1]; я начинаю ненавидеть писателей, каких-то честолюбивых обезьян, и особенно тех, кто имеет успех в наше время. Успех в наше время почему-то особенно быстро отпечатывается обезьяньим выражением". "Страшно опустошилась среда сравнительно с той, в которой я начинал писать" [2].
   
   "Есть что-то небывалое (в мире) в моих налетах на Москву за деньгами: это какое-то продолжение охоты в диких лесах; я не обращаю больше внимания на городское движение, дома, людей, совершенно один, и иногда наклевывается где-нибудь гонорар - там стойка и смысл жизни, и теплота и свет переменяется, когда тащишь в кармане червонцы и весело что-то бормочешь, посвистываешь, напеваешь… Деньги в кармане - я победил!". "Как противоречивы те мысли и настроения, прибегающие в отношении к нынешней власти в связи с 1) пребыванием в Москве или в деревне, 2) успехами или неудачами на литературном поприще". " Я теперь приблизительно в чине полковника, а дальше ходу нет, дальше следуют чины генеральские, которые занимают грязные, нахальные придворные поэты, Демьян, Маяковский…"
   
   "Откуда взялась у нас бедность? Надо это узнать, чтобы судить русского человека, потому что все пороки его идут от вековечной бедности. Пороки несомненные, бесчисленные, и при порочности желание быть хорошим до того напряженное, что при малейшем упреке русский человек становится на дыбы: самолюбие его болезненное, заостренное". "И как мы бедны, о, как мы бедны и как легко нас купить". "Бедная жизнь! Нет просвета бедности, никакой надежды отдохнуть и отчаянно обрадоваться. И все бы ничего, но люди очень испортились; страшно под конец возненавидеть человеческую тварь".
   
   "Как надоел социализм!
   Как хочется найти эксплуотатора себя самого!
   Жажду эксплуотатора! Пусть он будет еврей или американец, все равно".
   
   "Бывает так, что неудача оставляет сознание недостатка своей личности в сравнении со средой, - тогда открывается путь к самоусовершенствованию или самоубийству. А бывает горе от ума, неудача от того, что среда ниже тебя самого, - какой же открывается путь в таком случае? Поиск иной, лучшей среды, где можно лучше жить. Вот, вероятно, откуда у меня теперь является желание уехать из России. Я никогда этого не испытывал, это совершенно новый этап моего самосознания, я всегда раньше думал, что у нас есть какая-то высокая в моральном и умственном отношении среда, куда я нет-нет и загляну. Личности, конечно, и теперь есть, но они не составляют среды, они, как монады, блуждающие по далеким орбитам [3].
   Так что же было делать: пробиваться за границу, вон из России - или…?"
   
   "Нам не по пути с эмиграцией, и как ни противно, как ни воротит душу Маркс, придется наверное идти с марксистами, мы по совести будем стоять за большевиков".
   
   "Ко мне завернул с праздника рыбак, заведующий кооперативом "Красный рыбак" Василий Алексеевич Чичирев, и, когда я спросил его, чем он занимался до революции, ответил, служил в полиции, был приставом. Удивленный сказал я: "как же вы уцелели?". И он, тоже удивленный моему вопросу, ответил: "А у нас в Переяславском уезде ничего и не было". Тогда стало понятно: тут революции не было".
   
   "Вот уже лет 25 я ношу в себе одно чувство, которое, все нарастая, никак не может закончится мыслью, убеждением и действием : мне хочется найти в деревне, в глуши, у простых людей оправдание их отсталого бытия. Неужели жизнь этих многих миллионов людей, обывателей ценна лишь тем, что они производят будущего городского деятеля и существуют, как навоз".
   
   "Интеллигенция и народ, какая ерунда; я и сам народ; или вот я и обыватели: и я обыватель; или я и мужики: да ведь мужики все для меня разные, как для жены моей куры".
   
   "Есть в русском народе посеянное добро нашими народниками писателями: это сокровенное благоговение к книге и к личности писателя". "деревня - это совершенно что-то другое, чем сельский сход, на которых действуют горланы".
   
   "В сущности, это естественно ненавидеть мечтателю мужиков. Только я этого не смел: ведь я не дворянин; и я тоже не смел ненавидеть и дворян, то и другое чувство: презрение к мужику, злоба к дворянам мне были чувством низшего порядка, я их боялся в себе, как тупиков6 войдешь и не выйдешь. Выход из этого: чувство радости при встрече с личностью человека, живущего одинаково и во дворцах, и в хижинах".
   
   "Множество русских людей чувствуют отврат при одном слове "государство", и это потому только, что не научились смотреть на него холодно, как на машину, совершенно необходимую для жизни множества людей на очень ограниченной пространством планете".
   
   "Вот правда большевизма, ленинизма: государство есть механизм, долой из него человека, долой оклад с иконы, пусть обнажится подлинный лик власти, сила власти как покоренная миром сила физическая (электрофикация) и государство как фабрика.
   Но большевистская правда есть ложь, потому что часть выдается за целое: за человека и за Бога. Все вертится вокруг государства".
   
   "Сталин выпустил брошюру против Троцкого "Троцкизм или Ленинизм" - невозможно выговорить, а Каменев назвал свою брошюру "Ленинизм или Троцкизм" - это выговаривается. Каменев, наверное, литературнее Сталина".
   
   "Читал "Известия", с большим трудом одолел огромную статью Сталина и не нашел в ней ничего свободного, бездарен и честен, как чурбан".
   
   "Я теперь понимаю: они были правы, те, кто хотел у нас переменить все, не считаясь с жертвами. Они знали положение и не хватались за призрак Эллады. И они победили, как ветер, устремленный в опустевшее место". "До конца нельзя нам осудить и человека вовсе дурного, творящего явное зло, потому что по времени, может быть, именно это и надо, и это же зло в грядущих поколениях станет добром, и эгоисты, творцы зла, потом окажутся созидателями будущей жизни. Так, в истории Русского государства первые московские князья, заугольные убийцы, коварные хитрецы, мелочные хозяйственники, впоследствии были высоко превознесены ходом жизни над благороднейшими и норовистыми князьями Тверскими или Новгородским вечем".
   
   "Были коммунисты, - приставляли мне ко лбу револьвер и грозили.
   Были коммунисты, когда я заходил в их редакции с желанием работать, мне отказывали.
   Были коммунисты, я приходил в редакцию к ним и предлагал свои рукописи, у меня их покупали, давали деньги и не печатали.
   И теперь коммунисты сами зовут меня. Редактор, встречая, встает…
   - Мне нужно купить дом.
   - Очень хорошо, мы вам денег дадим". "Коммунисты - это блудные дети, усталые, возвращаются к отцу и на свою родину".
   
   "В воскресенье граждане нашей улицы чистили пруд, я возвращался с охоты. Многие набросились на меня, называя буржуем и проч., хотя сами все были самые жестокие собственники. Только одна делегатка сказала: - Граждане, надо гордиться, что на нашей улице живет такой человек, он тоже по-своему трудится и за себя здесь поставил работника".
   
   "Вот мой сон : будто Ленин попал в рай, удивительно: Ленин в раю! Сел будто бы Ленин на камень, обложился материалами и стал в раю работать с утра до ночи над труднейшим вопросом, как бы этот рай сделать доступным и грешникам ада, осужденным на вечные муки".
   
   "Слышал я, что Семашко [4] живет вовсю, как все, и даже валоводится с актрисами: вот и конец революционного человека и подвига! Все достигнуто, живи, пожинай и благоденствуй. Скоро, наверное, эти фигуры ожиревших большевиков вытравят из жизни все хорошее, даже из воспоминаний о святых революционерах. …Балерины, актрисы и машинистки разложили революцию. Революционерам-большевикам, как женщинам бальзаковского возраста, вдруг жить захотелось! И все очень приятно и простительно, только смешно, когда сравнишь, чего хотел большевик и чем удовлетворился".
   
   "Социализм вышел из религии, и у нас его осуществляла определенная секта, называвшаяся интеллигенцией. Успех ее рос вместе с бессилием церкви, и победа ее была ей падением , все равно как победа христиан была их падением. Там явились жирные попы, тут комиссары, и самые лучшие из революционеров кончили идею осуществления "той жизни" на земле увлечением балериною".
   
   "Думаю, что наши достижения состоят главным образом в Гепеу [5]. Это учреждение у нас единственно серьезное и в стихийном движении своем содержит нашу государственность всю, настоящем, прошлом и будущем. Все остальное болтовня".
   
   "Рабочая ценность русской революции только ли заключается в деле свержения монарха или она является также фактом новой культуры?"
   
   "Ленин гениален, потому что перешел черту, которую всякий другой не смел перейти бы. Раскольников у Достоевского отличается от Наполеона и Ленина только тем, что не имел социального поручения, сам взвел курок и сам спустил, он - самозванец. В действии Ленина народ узнает свое дело".
   
   "Самое-самое трудное теперь для всех "чистка" или публичный разбор жизни личной и общественной высокого гражданина. Смысл этой чистки в конце концов сводится к тому, чтобы каждая человеческая личность в государстве вошла в сферу действия коллективной воли. В этом все. Крестьянин, кустарь, всякого рода мастер, имеющий возможность существовать независимо от воли коллектива, является врагом республики…
   Собственник может понять верующего коммуниста только, если сумеет представить себе замену всего личного государственным. Воля революции. воля партии - это вместо воли Божьей.
   Вот в этом мы и расходимся: у них договор подписан с революцией и с партией, во всем мире они остаются, как партлюди. У нас договор о личности в мире… Они правы: я в стороне".
   
   "Большевики оказались правыми. Власть надо было брать, иначе все вернулось бы к старому. Монархия держалась традицией, привычка заменяла принуждение. В новом государстве новый план потребовал для своего выполнения принуждение во много раз большее, а люди те же или еще хуже".
   
   "Всю нашу беду, включая коллективизм и коммуну, понимать надо из нашей отсталости в мире [6]: пробил для нас такой час, или догнать весь мир (в технике) или отдать себя, как Китай, на эксплуатацию другим государствам. Мы решили догнать…
   - Но зачем же коллектив? - спросил садовник.
   - Чтобы разрушить современную деревню, - ответил я, - последствием этого разрушения будет армия рабочих для совхозов, с одной стороны, и, наконец, отделение от них людей, призванных обрабатывать землю которым эта возможность будет предоставлена, потому что государству выгодно пользоваться их добровольным, самозабвенным трудом".
   
   "Мужики теперь пойдут в коллективы: им тогда и луг прирежут, и трактор дадут. Есть расчет! Так жизнь постепенно рассосет, обморозит догматику марксизма и коммунизма, от всего останется разумное и полезное для личного органического творчества жизни".
   
   "Жизнь в колхозе фабричная. Она тяжелей деревенской и скучней".

  [1] Демьян Бедный (1883-1945) - официальный большевистский поэт, песенник, баснописец, журналист. Борис Пильняк 91894-1938) - писатель, примыкавший к большевикам, бытописец революционной эпохи. Расстрелян.
  [2] Начало писательской деятельности Пришвина относится к 1906 году.
  [3] Монады - термин, введенный в философию Готфридом Вильгельмом Лейбницем. Монада не является атомом. У Лейбница это некая деятельная субстанция, развивающая свою деятельность согласно внутренней причине. Монады не подвержены внешнему влиянию. Каждая монада единственна в своем роде. Соединяясь между собой, монады создают существующий мир.
  [4] Семашко Н.А. (1874-1949) - нарком здравоохранения в большевистском правительстве. Судьбы Семашко и Пришвина пересекались, они были дружны, переписывались.
  [5] ГПУ - Главное политическое управление, преемник ВЧК.
  [6] Пришвин приводит здесь разговор с неким жителем Сергиева Посада.