|
Гуманитарная кафедра
|
|
ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР (Titus Lucretius Carus) (ок. 99 - ок. 55 до н.э.), древнеримский философ-материалист, поэт. Философское образование, по всей вероятности, получил в эпикурейской школе Неаполя. Написал философскую поэму, которая полностью дошла до нас. При жизни автора она не была опубликована. Ее отредактировал и опубликовал Квинт Цицерон (брат знаменитого оратора, политического деятеля и философа). Позже поэма была озаглавлена "О природе вещей" (De rerum natura).
Биография Лукреция почти неизвестна: римский гражданин, возможно благородного происхождения, судя по выражениям, в которых он посвящает свой труд видному государственному деятелю Гаю Меммию (претор в 58 до н.э.). Все, что мы знаем о жизни Лукреция, сводится к сообщению св. Иеронима, который, по всей вероятности цитируя Светония, говорит: "Опоенный любовным зельем, Лукреций лишился разума, в светлые промежутки он написал несколько книг, позднее изданных Цицероном, и лишил себя жизни". В письме брату Квинту, написанном в феврале 54 до н.э., т.е. вскоре после смерти поэта, Цицерон упоминает его поэму, признавая в ней "многие проблески гения, но также и немалое искусство". Возможно, Лукреций вел уединенную жизнь, испытывая отвращение, как свидетельствует его поэма, к разрушавшим римскую республику всеобщей погоне за богатством и властью и гражданским войнам.
В поэме Лукреция в блестящей художественной форме изложена материалистическая теория возникновения и развития культуры. Она воспевает человеческий разум, ведущий к вершинам знаний, искусства и общественной организации. Поэма состоит из шести книг. В первых трех устанавливаются фундаментальные принципы ("Ничто не возникает из ничего", "Ничто никогда не погибает"). Далее Лукреций излагает теорию мироздания, состоящего из бесконечного количества крошечных неделимых частиц (атомов) и бесконечного пустого пространства, через которое вечно падают эти частицы. Лукреций утверждает также, что атомы не обладают никакими качествами, кроме определенного размера и формы, а все прочие воспринимаемые нами свойства объектов (цвет, запах, тепло и т.д.) возникают в результате воздействия на человеческие органы чувств различных сочетаний атомов. Далее излагается учение о душе, о человеке и его чувственных восприятиях: IV книга посвящена зрению, слуху и прочим чувствам, а также любовной страсти, что дает автору возможность разразиться негодующей сатирой по поводу безумия влюбленных. V книга излагает историю возникновения мира и культуры и совершенствования человека как ее единственного носителя. Рассматриваются вопросы космогонии, происхождения растений, животных и человека, а также общества и цивилизации. В прекрасных по простоте и доходчивости стихах античный поэт рассказывает о возникновении на земле человека, о сопутствующих ему первых проявлениях культуры: использовании огня, возникновении одежды, примитивных жилищ, семьи, языка, музыки, ремесел, первых поселений; о мореплавании. В VI книге, по-видимому незаконченной, Лукреций обращается к столь разнообразным явлениям, как молния, магнетизм и вулканы. В этой книге отчетливо выражена мысль о том, что по мере проникновения в тайны природы человек освобождается от своих страхов и суеверий. В целом историко-культурный процесс понимается поэтом как смена периодов, связанных с овладением человеком каким-либо природным материалом. В этой связи античные авторы различали "каменный век", "медный век", "бронзовый век" и современный им "железный век" - периодизация, во многом признаваемая и сейчас.
Лукреций как поэт был заново открыт Возрождением (первое печатное издание его поэмы вышло ок. 1473), когда у него нашлось много поклонников и подражателей. Но репутация мыслителя стала утверждаться за Лукрецием только с середины 17 в. Поэма О природе оказала влияние на Гёте, Вольтера, ее воздействие очевидно во всей современной европейской литературе. Лучшее издание - АН СССР 1946 г., перевод Ф.А.Петровского.
О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ
ИЗ КНИГИ ПЕРВОЙ
62. В те времена, как у всех на глазах безобразно влачилась
Жизнь людей на земле под религии тягостным гнетом,
С областей неба главу являвшей, взирая оттуда
Ликом ужасным своим на смертных, поверженных долу,
Эллин [1] впервые один осмелился смертные взоры
Против нее обратить и отважился выступить против.
И ни молва о богах, ни молньи, ни рокотом грозным
Небо его запугать не могли, но, напротив, сильнее
Духа решимость его побуждали к тому, чтобы крепкий
Врат природы затвор он первый сломить устремился.
Силою духа живой одержал он победу, и вышел
Он далеко за предел ограды огненной мира [2],
По безграничным пройдя своей мыслью и духом пространствам.
Как победитель, он нам сообщает оттуда, что может
Происходить, что не может, какая конечная сила
Каждой вещи дана и какой ей предел установлен.
Так в свою очередь днесь религия нашей пятою
Попрана, нас же самих победа возносит до неба.
Тут одного я боюсь: чтобы как-нибудь ты не подумал,
Что приобщаешься мной к нечестивым ученьям, вступая
На преступлений стезю. Но, напротив, религия больше
И нечестивых сама и преступных деяний рождала...
ИЗ КНИГИ ВТОРОЙ
216. Я бы желал, чтобы ты был осведомлен здесь точно так же,
Что, уносясь в пустоте, в направлении книзу отвесном,
Собственным весом тела изначальные в некое время
В месте неведомом нам начинают слегка отклоняться,
Так что едва и назвать отклонением это возможно.
Если ж, как капли дождя, они вниз продолжали бы падать,
Не отклоняясь ничуть на пути в пустоте необъятной,
То никаких бы ни встреч, ни толчков у начал не рождалось,
И ничего никогда породить не могла бы природа.
Если же думает кто, что тела тяжелее способны
В силу того, что быстрей в пустоте они мчатся отвесно,
Сверху на легкие пав, вызывать и толчки, и удары,
Что порождают собой движения жизни, то, право,
Бродит от истины он далеко в заблужденьи глубоком...
238. Должно поэтому все, проносясь в пустоте без препятствий,
Равную скорость иметь, несмотря на различие в весе.
Значит, нельзя и телам тяжелее на легкие сверху
Падать никак и рождать при падении этом удары
Чтобы движенья менять, из каких созидаются вещи.
Вновь повторяю: тела непременно должны отклоняться,
Но незаметно совсем...
251. Если ж движения все непрерывную цепь образуют
И возникают одно из другого в известном порядке,
И коль не могут путем отклонения первоначала
Вызвать движений иных, разрушающих рока законы,
Чтобы причина не шла за причиною испокон века,
Как у созданий живых на земле не подвластная року,
Как и откуда, скажи, появилась свободная воля,
Что позволяет идти, куда каждого манит желанье,
И допускает менять направленье не в месте известном
И не в положенный срок, а согласно ума побужденью?
Ибо сомнения нет, что во всем этом каждому воля
Служит начальным толчком и по членам движенья проводит...
269. Видишь из этого ты, что движенье рождается в сердце
И начинает идти, руководствуясь волею духа,
Передаваясь затем по телу всему и по членам.
Это совсем не похоже на то, когда мы поддаемся
Внешним толчкам и вперед их силою движемся мощной.
Ибо тогда целиком вся материя нашего тела
Двигаться будет, от нас, очевидно, совсем не завися,
Вплоть до того, как она удержится нашею волей.
Видишь ли ты, наконец, что хоть сила извне и толкает
Многих людей и влечет их часто стремглав, понуждая
Против их воли идти, но все же в груди нашей скрыто
Нечто, что против нее восстает и бороться способно,
По усмотренью чего совокупность материи также
И по суставам должна, и по членам порой направляться
Или сдержаться, умчавшись вперед, и вернуться на место?
И потому в семенах помимо ударов и веса
Должен ты также признать и другую причину движений,
Чем обусловлена в нас прирожденная эта способность;
Из ничего ведь ничто, как мы видим, не может возникнуть.
Правда, препятствует вес появленью всего от ударов,
Силою как бы извне; но чтоб ум не по внутренней только
Необходимости все совершал и чтоб вынужден не был
Только сносить и терпеть и пред ней побежденный склоняться,
Легкое служит к тому первичных начал отклоненье,
И не в положенный срок, и на месте, дотоль неизвестном...
ИЗ КНИГИ ПЯТОЙ
… Люди еще не умели с огнем обращаться, и шкуры,
Снятые с диких зверей, не служили одеждой их телу;
В рощах, в лесах или в горных они обитали пещерах
И укрывали в кустах свои заскорузлые члены,
Ежели их застигали дожди или ветра порывы.
Общего блага они не блюли, и в сношеньях взаимных
Были обычаи им и законы совсем неизвестны.
Всякий, добыча кому попадалась, ее произвольно
Брал себе сам, о себе лишь одном постоянно заботясь.
И сочетала в лесах тела влюбленных Венера.
Женщин склоняла к любви либо страсть обоюдная, либо
Грубая сила мужчин и ничем неуемная похоть,
Или же плата такая, как желуди, ягоды, груши.
На несказанную мощь в руках и в ногах полагаясь,
Диких породы зверей по лесам они гнали и били
Крепким, тяжелым дубьем и бросали в них меткие камни;
Многих сражали они, от иных же старались укрыться.
Телом своим загрубелым, подобно щетинистым вепрям,
Наземь валилися спать нагишом с наступлением ночи
И зарывались в листву или ветви густые с деревьев.
С воплями громкими дня или солнца они не искали,
В мраке ночном по полям пробираясь, объятые страхом,
Но ожидали, в молчаньи и в сон погрузившись глубокий,
Как небеса озарит светильником розовым солнце.
Ведь с малолетства уже присмотрелись они и привыкли,
Что нарождаются свет и потемки друг другу на смену,
А потому никогда не могло появиться сомненье
Иль опасенье у них, чтобы вечная не распростерлась
Ночь над землею и свет от солнца не сгинул навеки.
Больше заботы им то причиняло, что дикие звери
Часто тревожили их, не давая несчастным покоя.
Крова лишаясь, они из-под каменных сводов бежали
При появленьи могучего льва иль вспененного вепря
И уступали глухой полуночью свирепым пришельцам,
В ужасе диком, свои листвою покрытые ложа.
Да и не чаще тогда, чем теперь, поколения смертных
Сладостный свет бытия оставляли со стоном печальным.
Правда, тогда человек, в одиночку попавшися, чаще
Пищу живую зверям доставлял и, зубами пронзенный,
Воплем своим оглашал и леса, и дубравы, и горы,
Видя, как мясом живым он в живую уходит могилу. […]
Но не губила зато под знаменами тысяч народа
Битва лишь за день один. Да и бурные моря равнины
Не разбивали судов и людей о подводные камни…
Дерзкое людям совсем мореходство не ведомо было.
Скудная пища тогда предавала слабевшие члены
Смерти. Напротив, теперь излишество нас убивает.
Те наливали себе по неведенью часто отраву
Сами, а ныне другим дают ее с большим искусством.
После, как хижины, шкуры, огонь себе люди добыли,
После того, как жена, сочетавшися с мужем, единым
Стала хозяйством с ним жить, и законы супружества стали
Ведомы им, и они свое увидали потомство,
Начал тогда человеческий род впервые смягчаться.
Зябкими сделал огонь их тела, и они перестали
Так уж легко выносить холода под небесным покровом.
Да и Венера их мощь ослабляла, и ласкою детям
Грубый родителей нрав сломить без труда удавалось.
Там и соседи сводить стали дружбу, желая взаимно
Ближним не делать вреда и самим не терпеть от насилья. […]
Что же до звуков, какие язык произносит, - природа
Вызвала их, а нужда подсказала названья предметов
Тем же примерно путем, как и малых детей, очевидно,
К телодвиженьям ведет неспособность к словам, понуждая
Пальцем указывать их на то, что стоит перед ними. […]
Что же тут странного в том, наконец, если род человеков
Голосом и языком одаренный, означил предметы
Разными звуками все, по различным своим ощущеньям?
Ведь и немые скоты и даже все дикие звери
Не одинаковый крик испускают, а разные звуки,
Если охвачены страхом иль чувствуют боль или радость. …
Стало быть, коль заставляют различные чувства животных
Даже при их немоте испускать разнородные звуки,
Сколь же естественней то, что могли первобытные люди
Каждую вещь означать при помощи звуков различных!
Во избежанье с твоей стороны молчаливых вопросов,
Знай же, что смертным огонь принесен на землю впервые
Молнией был. От нее и расходится всякое пламя.
Видим ведь, много вещей, огнем небесным объятых,
Блещут, ударом с небес пораженные, вспыхнув от жара. …
День ото дня улучшать и пищу и жизнь научали
Те, при посредстве огня и всяческих нововведений,
Кто даровитее был и умом среди всех выдавался.
Начали строить цари города, воздвигать укрепленья,
В них и оплот для себя находя и убежище сами;
И поделили поля и скотину они, одаряя
Всех по наружности их и по их дарованьям и силам,
Ибо наружность тогда почиталась и славились силы.
Позже богатство пришло и золото было открыто,
Что без труда и красивых и сильных лишило почета,
Ибо за тем, кто богаче, обычною следуют свитой
Те, кто и силой своей и красой богачей превосходит.
Тот же, кто в жизни себе кормилом взял истинный разум,
Тот обладает всегда богатством умеренной жизни;
Дух безмятежен его, и живет он, довольствуясь малым.
Люди же вместо того устремились ко славе и власти,
Думая этим себе благоденствие твердо упрочить
И проводить свою жизнь при достатке в спокойствии полном.
Тщетно! Все те, кто достичь до вершины почета стремятся,
Гибельным сделали путь по дороге, к нему восходящей.
С самых почета высот будто молнией их поражает
Зависть и в Тартара [3] мрак низвергает нередко кромешный.
Зависть ведь чаще всего зажигает, как молния, выси,
Все, что стоит над другим и вершиной своей выдается,
Лучше поэтому жить, повинуясь в спокойствии полном,
Нежели власти желать верховной и царского сана.
Пусть же напрасно они обливаются потом кровавым,
Изнемогая в борьбе на пути честолюбия узком:
Все разуменье свое из чужих они уст почерпают,
Слушают мненья других, а собственным чувствам не внемлют.
Было так прежде, так есть и теперь, и впоследствии будет.
По убиеньи царей ниспровергнуты в прахе лежали
Гордые скипетры их и былое величие тронов,
И украшенье державной главы, обагренное кровью,
Под ноги черни упав, за великую почесть платилось:
Жадно ведь топчется то, что некогда ужас внушало.
Смуты настали затем и полнейший во всем беспорядок:
Каждый ко власти тогда и к господству над всеми стремился.
Некие люди затем избранью властей научили
И учредили права, дабы люди держались законов.
Род же людской до того истомился насилием вечным
И до того изнемог от раздоров, что сам добровольно
Игу законов себя подчинил и стеснительным нормам.
Каждый ведь сам за себя порывался во гневе жесточе
Мстить, чем теперь это нам дозволяет закон справедливый. […]
Ну, а причину того, что богов почитанье в народах
Распространилось везде, города алтарями наполнив,
И учредился обряд торжественных богослужений,
Ныне в особых местах, совершаемых в случаях важных,
Также откуда теперь еще в смертных внедрен этот ужас,
Что воздвигает богам все новые капища всюду
На протяженьи земли и по праздникам их наполняет, -
Все это здесь объяснить не составит больших затруднений.
Дело ведь в том, что уже и тогда поколениям смертных
Дивные лики богов случалось и бодрствуя видеть
Иль еще чаще во сне изумляться их мощному стану. […]
И в сновиденьях еще представлялося людям, что боги
Много великих чудес совершают без всяких усилий.
Видели, кроме того, что вращение неба и смена
Года различных времен совершаются в строгом порядке,
Но не могли распознать, почему это так происходит,
И прибегали к тому, что богам поручали все это,
Предполагая, что все направляется их мановеньем.
В небе жилища богов и обители их помещали,
Видя, что ночь и луна по небесному катятся своду. […]
Древним оружьем людей были руки, ногти и зубы,
Камни, а также лесных деревьев обломки и сучья,
Пламя затем и огонь, как только узнали их люди.
Силы железа потом и меди были открыты,
Но применение меди скорей, чем железа, узнали:
Легче ее обработка, а также количество больше.
Медью и почву земли бороздили, и медью волненье
Войн поднимали, и медь наносила глубокие раны;
Ею и скот и поля отнимали: легко человекам
Вооруженным в бою безоружное все уступало.
Мало-помалу затем одолели мечи из железа,
Вид же из меди серпа становился предметом насмешек;
Стали железом потом и земли обрабатывать почву
И одинаковым все оружием в битвах сражаться.
Прежде верхом на коня садился в оружии всадник
И, управляя уздой, он правою бился рукою;
Позже в обычай вошло в колесницах двуконных сражаться,
После же к паре коней припрягать еще пару другую
И в серпоносных нестись колесницах в опасную битву. […]
Шкуры одеждой сперва, а потом уже ткани служили.
Ткань появилась поздней, уже после открытья железа,
Ибо нельзя без него для тканья изготовить орудий -
Гладких цевок, челноков и звонких навоев.
Выделке пряжи мужчин научила сначала природа
Раньше, чем женщин, затем, что искусней гораздо мужчины.
Да и способней их пол в его целом художествам разным.
Но земледельцы потом суровые этой работой
Стали гнушаться и всю ее отдали в женские руки,
Выбрав при этом себе исполнение грубой работы,
И закалили во грубом труде свои руки и мышцы. […]
Звонкому голосу птиц подражать научились устами
Люди задолго пред тем, как стали они в состояньи
Стройные песни слагать и ушам доставлять наслажденье.
Свист же Зефира в пустых стеблях камышовых впервые
Дуть научил поселян в пустые тростинки цевницы.
Мало-помалу затем научились и жалобно-нежным
Звукам, какие свирель из-под пальцев певцов изливает, -
В непроходимых лесах обретенная в рощах и долах, -
В отдыха сладостный час на пастбищ просторе пустынном.
Всем этим люди тогда услаждались и тешили души,
Пищей насытившись: все в это время забавы по сердцу. […]
Жизнь проводили уже за оградою крепкою башен
И, на участки разбив, обрабатывать начали землю,
Море тогда зацвело кораблей парусами, и грады
Стали в союзы вступать и взаимно оказывать помощь,
Как появились певцы, воспевавшие века деянья;
А незадолго пред тем изобретены были и буквы.
Вот отчего мы о том, что до этого было, не знаем
Иначе, как по следам, истолкованным разумом нашим.
Судостроенье, полей обработка, дороги и стены,
Платье, оружье, права, а также и все остальные
Жизни удобства и все, что способно доставить усладу:
Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй -
Все это людям нужда указала, и разум пытливый
Этому их научил в движеньи вперед постепенном.
Так изобретенья все понемногу наружу выводит
Время, а разум людской доводит до полного блеска.
Видели ведь, что одна за другой развиваются мысли,
И мастерство наконец их доводит до высших пределов.
Примечания.
[1] Имеется в виду Эпикур.
[2] Это ограничение не противоречит представлению о бесконечности Вселенной, поскольку сказанное здесь относится только к нашему миру.
[3] Тартар - в греч. мифологии удаленное от всего живого и живущего место на краю земли и моря, божественная темница, куда Зевс некогда поместил восставших против него титанов; глубочайшая пропасть, расположенная ниже Аида; отсюда произошло выражение "провалиться в тартарары".
|
