Гуманитарная кафедра

история России


хрестоматия для
10-х классов

    Все общественно-политические идеи и теории средневековой Руси формировались в рамках религиозной идеологии; религия, церковь оказывали определяющее воздействие на развитие культурной и духовной жизни страны.
    В работе П.Н. Милюкова "Очерки по истории русской культуры" (1899 г.) рассматривается концепция "Москва - Третий Рим", показывается ее формирование, происходившее в условиях острой идейной борьбы внутри самой церкви. Религиозная теория "Москва - Третий Рим", хотя и не была официально признанной московскими государями, тем не менее оказала огромное влияние на формирование идеологии и политики российского самодержавия, а так же идеологии официального православия. Таким образом, она обеспечивала определенный компромисс царской власти и церкви, характерный для России XVI века.
   
   Вопросы:
   1. Какие политические процессы, происходившие в русском обществе, отражают появление теории "Москва - Третий Рим"?
   2. Оцените уровень притязаний русского правительства и русской православной церкви в конце XV века. Как складывались отношения церкви и государства?
   3. Сформулируйте основные взгляды и разногласия сторонников Иосифа Волоцкого и Нила Сорского (иосифлян и нестяжателей).
   4. Перед вами - фрагмент спора Иосифа Волоцкого и "заволжских старцев" (нестяжателей):
   Иосиф: Грешника убити молитвою или руками едино суть.
   Заволжцы: И ты, господине, старец Иосиф, сотвори молитву, да иже недостойны еретицы и грешницы, то земля их пожрет.
   Попытайтесь объяснить отношение к еретичеству нестяжателей и иосифлян.
   Как этот частный вопрос характеризует каждое из движений в целом?
   5. Чьи идеи и действия - нестяжателей или иосифлян - кажутся вам более соответствующими христианским заповедям? Обоснуйте свое мнение.
   6. Победа какой из противоборствующих групп была более вероятной в Русском государстве второй половины XV века?
   7. Предположите, как могла бы сказаться победа господствующей церкви над еретиками и нестяжателями на последующем развитии России?
   8. Иосиф Волоцкий и Нил Сорский ныне причислены православной церковью к лику святых. Как бы вы могли это объяснить и оценить?

    Со времени принятия христианства русская церковь находилась в зависимости от константинопольского патриарха, составляя просто одну из подведомственных ему епархий. До татарского нашествия высшее духовное лицо в России, киевский митрополит прямо назначался из Константинополя. Со времени нашествия татар это отношение русской церкви к патриарху начало изменяться. Прежде всего, в связи с тем же наплывом тюрков из Азии, Византия попала в руки крестоносцев четвертого крестового похода[1]. Среди этой двойной неурядицы - в России и на Балканском полуострове - русские митрополиты все чаще стали посвящаться дома, а в Константинополь ездили только за утверждением. Так продолжалось два века - до середины XV столетия. В это время из Константинополя стали приходить на Русь страшные вести. Началось с того, что один из митрополитов, присланный в Москву патриархом, объявил великому князю московскому, что должен ехать в Италию, к латинам, на духовный собор во Флоренции. Византия сама воспитала нас в ненависти к западной церкви. По внушениям восточной церкви, нельзя было даже пить из одних сосудов с латинами. Естественно, что сборы митрополита (Исидора) в Италию показались москвичам "новы, чужды и неприятны". Несмотря на отговариванья великого князя, Исидор поехал. Из Флоренции он привез с собой еще более неожиданную новость: унию восточной и западной церкви. Это было уже слишком. Митрополит был низложен и осужден собором русского духовенства; вместо него выбран собором же свой митрополит - из русских (Иона) - и заготовлена объяснительная грамота в Византию. В грамоте этой великий князь требовал разрешения впредь поставлять митрополита в России[2]. Требование это мотивировалось дальностью пути, непроходимостью дорог в Византию, нашествием татар. Но между строк легко было прочесть, что главные причины просьбы - "разгласия" в самой восточной церкви. Русское правительство до такой степени было смущено принятием унии в Константинополе, что даже не решилось обратиться к патриарху; грамота была направлена к императору Константину Палеологу.
   Но и такую грамоту не пришлось отправить. Пришла в Москву весть страшнее первой, "что попущением Божиим, грех ради наших, Богом хранимый Константиноград[3] взяли безбожные турки, святые Божий церкви и монастыри разорили".
   Вывод был ясен. Теперь надо было "попечение иметь о своем православии. Страшная ответственность свалилась на представителей русской церкви. Они отвечали теперь не только за свои души: они отвечали за судьбу православия во всем мире, после того, как в центре православия, в царствующем граде, "померкло солнце благочестия". Под этим впечатлением сложилась знаменитая теория о всемирно-исторической роли Московского государства - о "Москве - третьем Риме". Уже в конце XV века мы встречаем полное развитие этой теории в посланиях игумена одного псковского монастыря, Филофея. "Церковь старого Рима пала" - пишет Филофей Ивану III,- "второго же Рима - константинопольскую церковь иссекли секирами. Сия же ныне третьего нового Рима - державного твоего царствия - святая соборная апостольская церковь - во всей поднебесной паче солнца светится. Блюди же и внемли, благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твое единое, что два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть". Таким образом, русский царь должен был соблюсти единственный, сохранившийся в мире, остаток истинного православия - нерушимым до второго пришествия Христова.
   С этой теорией должно было явиться впервые и сознание духовной самостоятельности русской церкви. Когда, лет сто спустя, русская церковь добилась, наконец, формальной независимости от Византии, получив собственного патриарха (1589), московская всемирно-историческая теория давно уже была официально усвоена. Фактически, однако, и раньше учреждения патриаршества русская церковь уже не зависела от константинопольской, и даже была придумана еще одна теория, чтобы доказать эти притязания русской церкви на полную независимость. Прежде, в домонгольское и даже в удельное время, русская церковь довольствовалась и даже гордилась своим происхождением от греческой церкви. Теперь для национальной русской церкви такое происхождение казалось уже недостаточно почетно. Надо было вывести начало русского христианства прямо от апостолов, минуя греческое посредничество. Как русский великий князь начал вести свою власть непосредственно от Пруса, "брата императора Августа"[4], так и русская вера должна была идти непосредственно от Андрея, "брата апостола Петра". "Что вы нам указываете на греков,- отвечал царь Иван Грозный папскому послу Поссевину.- Мы получили христианскую веру при начале христианской церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, пришел в эти страны[5]. Таким образом, мы на Москве приняли христианскую веру в то же самое время, как вы в Италии".
   Итак, в течение столетия перед учреждением патриаршества русская Церковь нравственно и духовно эмансипировалась от Византии. Эта эмансипация была совершена при прямом содействии государственной власти, в прямых интересах великого князя московского, Национальное возвеличение русской церкви было делом столько же духовным, сколько и политическим; может быть, даже более политическим, чем духовным. Недаром московская теория выдвигала "единого во всем мире царя православного" над всеми другими, Таким путем московский государь получал религиозное освящение, явившееся весьма кстати для его только Что усилившейся власти. Московские князья поспешили воспользоваться этим новым средством для окончательного установления самодержавия.
   Покровительствуемая государством, национальная русская церковь воздала ему равносильными услугами за это покровительство. Делаясь национальной, она в то же время становилась государственной: она признавала над собой верховенство государственной власти и входила в рамки московских правительственных учреждений.
   Сама Византия подготовила ту тесную связь государства и церкви, которая составляет одну из самых характерных черт русской церковности. Известно, какую большую власть над церковью имел византийский император. Женившись на Софье Палеолог, Иван III положил начало претензиям московских князей на титул и власть византийских императоров. Сын Ивана III, Василий III, уже носил фактически царский титул, а внук, Иван Грозный, принял этот титул официально, вместе с легендой, по которой знаки царского достоинства переданы византийскими императорами еще Владимиру Мономаху. Таким образом, в одно и то же время русская церковь заявила свои права на независимость от константинопольского патриарха, и русский царь занял, по отношению к ней, место византийского императора, сделавшись ее представителем и главою.
   Недостаточно было, однако же, воли царя и более или менее отвлеченной теории, на которую она опиралась, чтобы провести в жизнь новое понятие национальной русской церкви. Для этого нужно было живое содействие самой церкви, и такое содействие оказали московскому правительству три знаменитых иерарха русской церкви XVI столетия, все трое проникнутые одним национально-религиозным духом. Мы говорим об игумене Волоколамского монастыря Иосифе Санине и о двух митрополитах, Данииле и Макарии[6]. Представители трех поколений, сменивших друг друга на промежутке от конца XV столетия до средины XVI, эти три общественные деятеля поочередно передавали друг другу защиту идеи, возникшей в начале этого промежутка и осуществленной в конце его,- идеи национальной и государственной церкви.
    Иосиф, Даниил и Макарий - типичные представители русской образованности и русского благочестия XVI века. Сохранение старины и усердная преданность форме, букве, обряду - таковы характерные черты их направления. Нет большего врага для этого направления, как критическое отношение к установившейся традиция. "Всем страстям мати - мнение; мнение - второе падение",- так формулировал этот основной взгляд Иосифа один из его учеников. Этим страхом перед "проклятым" мнением, боязнью сказать что-нибудь от себя проникнута вся литературная деятельность Иосифа, Даниила и Макария, бывших самыми видными писателями XVI века. Все, что писатель говорит, он должен говорить "от книг". Таким образом, литературное произведение превращается в сборник выписок из "Божественного писания". В произведениях Иосифа эти выписки еще нанизываются на одну общую мысль и не без некоторого диалектического искусства связываются промежуточными рассуждениями. В поучениях и посланиях Даниила собственные рассуждения сводятся уже к нескольким вступительным строкам, сливающимся с простым оглавлением, и к заключительной морали, часто вовсе не связанной; с главной темой. Вся же, более или менее объемистая, середина произведений состоит из беспорядочной груды выписок, при которых собственная работа автора часто сводится,- по замечанию новейшего исследователя сочинений Даниила,- к работе простого копииста. Наконец, Макарий задумывает и выполняет предприятие вполне компилятивного характера: свои знаменитые Минеи, долженствовавшие, по мысли составителя, представить собою полную энциклопедию всей древнерусской письменности: "вся святые книги, которые обретаются в русской земле".
   За отсутствием мысли, тем больше приходится в этих литературных произведениях на долю памяти. Чтобы всегда иметь наготове, "на краю языка", - как выражается один из биографов Иосифа,- как можно большее количество текстов писания на всякую тему, нужно было, действительно, обладать колоссальной память и огромной начитанностью. При полном отсутствии школы и критики эта начитанность превращалась у нас в начетничество. Типичными начетчиками были и Иосиф, и Даниил.
   Совсем не в науке, не в знании видят наши иерархи XVI века центр тяжести христианства. "Писание" нужно только для того, чтобы по нему устраивать жизнь. К устройству жизни, к целям прикладным, практическим направлены все их помыслы и заботы. Плохие литераторы, они являются искусными практиками и великими знатоками житейской премудрости.
   Для этих практических целей основатель всего направления, Иосиф, создает свой знаменитый Волоколамский монастырь, сделавшийся рассадником русских архиереев на целое столетие. В Волоколамском монастыре проходилась строгая школа внешней дисциплины и внешнего благочестия. Монахи, обязанные не иметь ничего своего, находились под самым мелочным контролем устава, игумена и друг друга. Монастырская дисциплина смиряла энергию характера, сглаживала личные особенности, приучала к гибкости и податливости и вырабатывала людей, готовых поддерживать и распространять идеи основателя монастыря. Куда бы ни забросила их судьба, питомцы Волоколамского монастыря не прерывали связи с своей а1mа mater[7], поддерживали друг друга и выводили людей своего направления на все видные посты духовной иерархии. Таким образом, направление сохраняло свою силу из поколения в поколения. Преемник Иосифа по игуменству Даниил достиг митрополичьей кафедры и выдвинул своего единомышленника, Макария, сделавшегося потом его заместителем. Больше полувека по смерти Иосифа термин "иосифлянин" сохранял очень определенный смысл, вызывавший почтение друзей и ненависть противников.
   Тесный союз церкви с государством- такова была главная цель, поставленная Иосифом и его последователями. Поддерживать государственную власть и за это самим пользоваться ее поддержкой - такова была задача "осифлян". Иосиф готов был считать торжество московских государственных порядков - торжеством самой церкви и содействовал ему всеми возможными средствами. Ту же осифлянскую политику проводил и митрополит Даниил, как видно из его роли при аресте в Москве одного из последних удельных князей и при решении вопроса о разводе Василия III с бездетной Соломонией Сабуровой[8]. Покрывая своим авторитетом нарушение клятвы в первом случае и нарушение церковных правил во втором, Даниил, очевидно, практиковал то "богопремудростное и богонаученное коварство", которое завещал своим последователям Иосиф, как правило высшей житейской мудрости.
    В свою очередь, и церковь ожидала за это от правительственной власти равных услуг. Ничего не имея против вмешательства князя в дела церкви, открывая даже этому вмешательству широкий простор, Иосиф выхлопотал себе взамен того покровительство власти в самом насущном, для него и для всей церкви его времени вопросе: в вопросе о монастырских имуществах. На монастырь Иосиф смотрел, как на своего рода государственное учреждение, имеющее целью- подготовлять иерархов, для государственной церкви. Сообразно этому взгляду, в свой монастырь он принимал с разбором и не всякого. Он предпочитал постригать у себя людей богатых и знатных, имевших возможность давать за себя в монастырь значительные вклады деньгами и имениями. Монастырь должен быть богат, чтобы в него шли выдающиеся люди; и необходимо привлекать в монастырь выдающихся людей, чтобы иметь достойных заместителей на высших ступенях церковного управления. Таковы были практические соображения Иосифа. Между тем, был момент, когда монастырским имениям угрожала большая опасность; опасность быть отобранными в казну. В этот-то момент и оказали свое действие те уступки, которые готова была сделать правительству партия Иосифа в вопросе о независимости церкви. Правительство пошло на компромисс, и конфискация монастырских имуществ была если не предотвращена совсем, то по крайней мере отсрочена на несколько столетий. Со своей стороны, осифляне употребили все усилия, чтобы сделать русскую церковь государственной и национальной. Иосиф теоретически поставил русского князя на то место, которое занимал в восточной церкви император византийский. Даниил практически подчинил церковь и ее представителей воле светской власти. Наконец, Макарий применил теорию и практику светского вмешательства к. пересмотру духовного содержания национальной церкви и в этом смысле закончил дело, начатое волоколамским игуменом. Венцом осифлянской политики были духовные соборы первых годов самостоятельного правления Грозного. К этому моменту национального самоопределения и возвеличения русской церкви мы и должны теперь обратиться.
   Иностранцы сохранили нам любопытное известие, что наши благочестивые предки XVI-XVII вв. любили в церкви молиться каждый перед своей собственной иконой. В случае, если кто-либо из паствы отлучался на время от церковного общения, выносилась на это время из церкви и принадлежавшая, ему икона. Тот же обычай с лиц распространился и на целые области. Жители каждой местности любили иметь у себя свою особенную, специально им принадлежащую святыню: свои иконы и своих местных угодников, под особым покровительством которых находился тот или другой край. Когда в Ростове открыты были мощи св. Леонтия, первого святого в этой области,, Андрей Боголюбский не мог скрыть своего удовольствия и радости. "Теперь",- говорил он,- "я уже ничем не охужден" перед прочими землями. Естественно, что такие местные угодники и чтились лишь в пределах своего края, а другие области их игнорировали или даже относились к ним враждебно.
   Со времени объединения Руси этот партикуляристический взгляд на местные святыни должен был измениться. Собирая уделы, московские князья без церемоний перевозили важнейшие из этих святынь в новую столицу. Таким образом появилась в московском Успенском соборе икона Спаса - из Новгорода, икона Благовещения- из Устюга, икона Божией Матери Одигитрии[9] - из Смоленска, икона Псково-Печерская - из Пскова. Сделавшись главой национальной церкви, московский государь уже систематически начал собирать национальную святыню. Самая цель этого собирания была уже теперь другая. Вопрос был не в том, чтобы лишить покровительства местных святынь покоренные области и привлечь к себе их благосклонность. Очередной задачей национализовавшейся церкви становилось - привести местные святыни во всеобщую известность и присовокупить их к сокровищнице национального благочестия.
   Таковы были побуждения, заставившие митрополита Макария заняться составлением обширного сборника всех существовавших до его времени житий русских угодников. Но это составление Четиих-Миней было только прологом к более значительному предприятию. Дело шло о приведении в известность всех местно-чествовавшихся русских угодников и о признании их всероссийскими святыми.
   В первый же год самостоятельного правления Грозного (1547) созван был для этой цели в Москве духовный собор, канонизовавший всех тех местных угодников, о которых Макарий успел собрать необходимые сведения. Таковых оказалось 22. Не ограничиваясь этим, Макарий разослал ко всем архиереям приглашение - произвести дальнейшие опросы местного духовенства и богобоязненных людей, где какие чудотворцы прославились знамениями и чудесами. Результаты этих расспросов и справок были записаны и - в виде вновь составленных житий "новых чудотворцев" - были представлены на второй духовный собор, съехавшийся год спустя после первого (1549). К лику святых было на нем причтено еще 17 угодников. Таким образом, "в два - три года", по справедливому замечанию исследователя (В. Васильева), "у нас в русской церкви канонизуется столько святых, сколько не было канонизовано во все предыдущие пять веков, протекших со времени основания нашей церкви до этих соборов".
   Национальная гордость была теперь вполне удовлетворена. Один из "писателей" новых житий мог с полным правом сказать, что со времени московских соборов о новых чудотворцах "церкви Божии в русской земле не вдовствуют памяти святых", и Русь сияет благочестием "яко же второй Рим и царствующий град (т.е. Константинополь)". Слова эти показывают, какое близкое отношение имела канонизация святых к обоснованию национальной теории о "Москве - третьем Риме". Совесть московских книжников, встревоженная выпавшей на их долю всемирно-исторической задачей, могла теперь быть спокойна. Померкшее в Царьграде "солнце православия" с новой силой "просияло" в русской столице. Дело осифлян было во всех своих существенных чертах сделано. Стоглавый собор, закончивший ряд духовных съездов для возвеличения духовного содержания национальной церкви, был их окончательной победой.
   Нельзя сказать, чтобы победа эта была достигнута без всякого сопротивления. В Заволжье, поблизости от Кириллова-Белозерского монастыря, создался сильный центр оппозиции против направления волоколамских иноков.
   Преподобный Нил[10], почти ровесник Иосифа Волоколамского, устроил в Заволжье свою Сорскую пустынь, из которой и вышли его ученики, продолжавшие его дело.
   Голос заволжских старцев и их последователей неумолчно раздавался против осифлян всю первую половину века. Голос этот смолк - или, точнее говоря, был подавлен - только после окончательного торжества национально-религиозной партии, в средине XVI века.
   Воззрения Нила Сорского и его последователей были во всем противоположны взглядам волоколамского игумена. В Заволжье утверждали, в противоположность начетничеству осифлян, что не всякий клочок писаной бумаги есть священное писание. Писание надо "испытывать", относиться к нему критически, и только Евангелие и Апостол[11] принимать безусловно. В противоположность слиянию церкви и государства, заволжские старцы требовали строгого разделения их и взаимной независимости. Дело духовное есть дело личной совести каждого, и потому нельзя за религиозные мнения наказывать светской властью. В противоположность друзьям Иосифа, настаивавшим на казни еретиков, Нил утверждал, что судить правых и виноватых и ссылать в заключение - не дело церкви: ей подобает действовать лишь убеждением и молитвой. Тем же духом внутреннего христианства проникнуто и нравственное умение заволжских старцев. Не церковное благолепие, не драгоценные ризы и иконы, не стройное церковное пение составляют сущность благочестия, а внутреннее устроение души. Не жить на чужой счет должны христовы подвижники, а питаться трудами рук своих. Монастыри поэтому не должны обладать имуществами, а монахи должны быть "нестяжателями". В "новых чудотворцев" заволжские старцы не верили.
   Для России XVI века эти воззрения явились слишком преждевременно. Ни идея критики, ни идея терпимости, ни идея внутреннего, духовного христианства не были по плечу тогдашнему русскому обществу; для огромного большинства эти идеи просто были непонятны. Это обрекало "нестяжателей" на неудачу.

Хрестоматия по истории России: в 4 т. Том 1. М., 1995. С. 192-203.

   Примечания:
   [1] С конца XI по XIII в. состоялось несколько крестовых походов западноевропейских рыцарей на Ближний Восток, целью которых было завоевание у мусульман "Гроба Господня", находящегося в Иерусалиме. Но в 1204 г. во время четвертого крестового похода крестоносцы взяли штурмом и разграбили Константинополь - столицу христианской Византийской империи.
   [2] Иона (ум. В 1461 г.) во время междоусобной борьбы в Московском княжестве в середине XV в. был рязанским епископом, поддерживал Василия Темного в борьбе с его двоюродным братом Дмитрием Шемякой. В 1448 г. избран митрополитом на соборе русских епископов без посвящения в сан в Константинополе. Это означало, что русская церковь стала независимой (автокефальной).
   [3] Константиноград - Константинополь. Взят турками 29 мая 1453 г. Ныне - Стамбул.
   [4] Эта легенда возникла в конце XV в. и отразилась в "Сказании о князьях Владимирских". В соответствии с ней, брат римского императора Августа некий Прус оказался правителем земли в Прибалтике, названной Пруссией. Рюрик - основатель рода русских князей, к которому принадлежат и московские государи, - прямой потомок Пруса. Следует отметить, что Прус - личность явно мифическая.
   [5] По древнехристианскому преданию, которое не вошло в канонические евангельские тексты, апостол Андрей проповедовал учение Христа на Балканах, в Причерноморье, в том числе у скифов. Впоследствии скифов отождествили со славянами, так возникла легенда о пребывании апостола Андрея на берегах Днепра, на "Киевских горах", которая рассказывается уже в "Повести временных лет". Поэтому апостол Андрей считается покровителем России.
   [6] Иосиф Волоцкий (1439-1515) - в миру Иван Санин. Происходил из богатых землевладельцев Волоколамского княжества. Стал монахом Пафнутьева Боровского монастыря (к юго-западу от Москвы на реке Протве). В 1479 г. основал новый монастырь в 20 верстах к северу от Волока Дамского, игуменом которого был более 25 лет. Официальное название монастыря - Успенский Иосифо-Волоколам-ский. Иосиф Волоцкий возглавлял идейное течение; осифлян, отстаивавших право церкви владеть землями, другими богатствами. Даниил - преемник Иосифа на игуменстве в основанном им монастыре (1515-1522), в 1522-1539 гг.- митрополит московский и всея Руси. Активно отстаивал и развивал взгляды Иосифа Волоцкого. Макарий (1482-1563) принял монашество в Пафнутьевом Боровском монастыре, затем был архиепископом в Новгороде. В 1542- 1563гг. -митрополит московский и всея Руси. В период юности и молодости Ивана Грозного активно участвовал в политической жизни, сотрудничал с Избранной радой. Вдохновитель многих реформ в церкви в середине XVI в., направленных на, ее укрепление, повышение авторитета в условиях усиления царской власти. Об этом шла речь на крупном церковном соборе 1551 г., проходившем под руководством Макария и получившем название Стоглавый собор, так как на нем был принят итоговый документ из 100 глав. Макарий провел несколько соборов, на которых были официально признаны и стали почитаться всей церковью многие святые, до этого чтимые в отдельных местностях (местночествовавшиеся). Руководил также составлением грандиозного собрания житий святых и посвященных им церковных служб. Этот материал распределялся по дням и месяцам в зависимости от того, когда отмечалась память того или иного святого. Отсюда название сборника Четьи-Минеи (чтение по месяцам).
   [7] Alma mater (лат.) - мать-кормилица. В средние века так называли свои университеты их выпускники и питомцы. В более широком смысле alma mater для каждого человека - это учреждение, заведение, в котором он получил воспитание, образование.
   [8] Соломония Сабурова - дочь боярина Юрия Константиновича Сабурова, принадлежавшего к старинному московскому боярству, но высоких постов не занимавшего. В 1505 г. она стала женой будущего великого князя Василия Ивановича, сына Ивана Ш. Василий сам выбралее из 1500 девушек, представительниц знатных родов. Однако этот брак оставался бездетным, и в 1525 г. Соломония против своей воли была пострижена в монахини под именем Софьи и отправлена в Покровский монастырь в Суздале, где и скончалась в 1542 г. По церковным канонам развод супругов не допускался, как и монашество по принуждению, и для решения столь деликатной проблемы Василию III потребовалось содействие митрополита. Вторым браком Василий III был женат на Елене Глинской, которая стала матерью Ивана Грозного.
   [9] Одигитрия (греч. - путеводительница) - один из самых распространенных на Руси иконографических типов изображения Богоматери с младенцем Иисусом. К этому типу относятся столь почитаемые на Руси иконы, как Богоматерь Смоленская, Казанская, Тихвинская и др.
   [10] Нил Сорский (ок. 1433-1508), в миру Никита Майков, происходил из крестьян. Принял монашество в Кирилло-Белозерском монастыре. Еще основатель этого монастыря Кирилл отказывался от сел, которые намеревались передать монастырю "на помин души" некоторые землевладельцы. Нил много путешествовал, побывал в Палестине, Константинополе, на Афоне. Затем уединился в скиту на реке Соре, в Вологодском крае, за волоками, соединявшими бассейн Северной Двины с притоками Волги, отсюда старинное название местности - Заволочье (у П. Н. Милюкова - Заволжье). Нил Сорский стал вождем идейного течения нестяжателей, выступавших за отказ церкви от накопления богатств и земельных владений.
   [11] Апостол - богослужебная книга в православной церкви, содержащая в себе Деяния и Послания апостолов, которые наряду с четырьмя каноническими Евангелиями и Откровением Иоанна Богослова входят в состав Нового завета.