Гуманитарная кафедра

история России


хрестоматия для
10-х классов

    Екатерина II, увлеченная идеями французского Просвещения, придя к власти, попыталась соотнести их с реальной российской действительностью. Она осознавала себя той просвещенной монархиней, на которую возлагали свои надежды идеологи Просвещения. При этом она стремилась сохранить в незыблемости принципы своего неограниченного самодержавного правления, полагая, что это будет только способствовать ее усилиям преобразовать Россию в духе Просвещения, как она его понимала. Наиболее активно Екатерина II использовала в своей политике принципы просветительской философии в начале царствования, примерно до начала 70-х годов XVIII в. В этот период это вполне очевидно проявлялось в издаваемых ею указах, распоряжениях, переписке с разными людьми.
    Об этом, в частности, свидетельствует ее инструкция генерал-прокурору Сената А.А.Вяземскому, назначенному на этот высокий пост в 1764г.
    Екатерина II нуждалась в одобрении и советах зарубежных мыслителей; не в меньшей степени она была заинтересована в том, чтобы ее деятельность стала широко известна в Европе, для этого она использовала разные средства, в том числе переписку с идеологами европейского Просвещения. Наиболее авторитетным из них был Вольтер (Мари-Франсуа Аруз; 1694-1778). Переписка императрицы с ним началась в 1763 г. и продолжалась до 1778 г., почти до смерти французского мыслителя. Очевидно, он надеялся, что Екатерина II и есть тот "философ на троне", под скипетром которого в России восторжествует подлинное просвещение. Но оправдались ли надежды Вольтера? Удалось ли самой Екатерине в полной мере воплотить в жизнь свои мечты и намерения начала царствования?
    В поисках ответа на эти вопросы нельзя не обратить внимания на судьбу созванной Екатериной Уложенной комиссии и ее "Наказа". Ее Уложенная комиссия состояла не из чиновников, как это было принято раньше, а из депутатов, которых избирали по всей России почти от всех сословий. Екатерина надеялась, что депутаты создадут законы в духе идей Просвещения, и для разъяснения своего понимания этих идей составила для комиссии специальный "Наказ", более 400 статей которого непосредственно взято из трудов идеологов Просвещения. Руководствуясь "Наказом". Уложенная комиссия работала около полутора лет, но в январе 1769 г., так и не выработав Уложения, она была распущена по указу Екатерины II.
   
   Вопросы:
   1. С какими трудностями, по мнению самой императрицы, она столкнулась, оказавшись у власти? Как намеревалась их преодолевать? Какие идеи и принципы она разделяла?
   2. Охарактеризуйте отношение Екатерины II к Сенату. Каков был идеал государственного человека и государя у нее в начале правления?
   3. Екатерина II писала Вольтеру, что в "Наказе" "нет ни строки, которую бы честный человек не одобрил. Вы согласны с этим?
   4. Как императрица обосновывает необходимость и возможность проведения реформ в России?
   5. За какую систему политического устройства выступает Екатерина в "Наказе"?
   6. Не противоречит ли общим принципам "Наказа" его статья о предупреждении причин "непослушания" крепостных крестьян? Какими соображениями руководствовалась императрица, помещая ее в "Наказе"?
   7. К "Наказу" в европейских государствах отнеслись настороженно, во Франции его даже запретили. Какие положения "Наказа" могли вызвать подобную реакцию?
   8. В чем историческое значение этого документа, ведь формально он так и остался лишь "памятником юридической мысли"?
   9. Какие положения "Наказа" актуальны до сих пор?

    1. Вам уже известно, что вы имеете заступить генерал-прокурорское место. Прежнее худое поведение, корыстолюбие, лихоимство и худая вследствие сих свойств репутация, недовольно чистосердечия и искренности против меня нынешнего генерал-прокурора - все сие принуждает меня его сменить и совершенно помрачает и уничтожает его способность и прилежание к делам. Он более к темным, нежели к ясным делам имеет склонность, и часто от меня в его поведениях много было сокровенного, а вреднее для общества ничего быть не может, как генерал прокурор такой, который к своему государю совершенного чистосердечия и откровенности не имеет; понеже он, по должности своей, обязывается сопротивляться наисильнейшим людям, и, следовательно, власть государская одна его подпора.
   2. Вам должно знать, с кем вы дело иметь будете. Ежедневные случаи вас будут ко мне предводительствовать; вы во мне найдете, что я иных видов не имею, как благоденствие моих подданных, какого бы они звания ни были. Я весьма люблю правду, и вы можете ее говорить, не боясь ничего, и спорить против меня без всякого опасения, лишь бы только то благо произвело в деле. Я слышу, что вас почитают за честного человека; я ж надеюсь вам опытами показать, что у двора люди с сиими качествами живут благополучно. Еще к тому прибавлю, что я ласкательства от вас не требую, но единственно чистосердечного обхождения и твердости в делах.
   3. В Сенате найдете вы две партии[2], но здравая политика с моей стороны требует оные отнюдь не уважать, дабы им чрез то не подать твердости и они бы скорее тем исчезли. Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону. Вы в одной найдете людей честных нравов, хотя и недальновидных разумом; в другой, думаю, что виды далее простираются, но не ясно, всегда ли оные полезны. Иной думает для того, что он долго был в той или другой земле, то везде по политике той его любимой земли все учреждать должно, несмотря на то, что везде внутренние распоряжения на нравах нации основываются. Вам не должно уважать ни ту, ни другую сторону, обходиться должно учтиво и беспристрастно, выслушать всякого, имея только единственно пользу отечества и справедливость в виду, и твердыми шагами идти кратчайшим путем к истине. И совершенно надейтесь на Бога и на меня, а я, видя такое ваше угодное мне поведение, вас не выдам. Вы же чрез вышеописанные принципии заслужите почтение у тех и у других.
   4. Все места и самый Сенат вышли из своих оснований[3] разными случаями, как неприлежанием к делам моих некоторых предков, а более - случайных при них людей пристрастиями. Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных, а он часто выдавал законы, раздавал чины, деньги, деревни и утеснял прочие судебные места. Чрез такие гонения нижних мест они пришли в столь великий упадок, что и регламент вовсе позабыли. Раболепство персон, в сих местах находящихся, неописанное, и добра ожидать не можно, пока сей вред не пресечется. Одна форма лишь канцелярская исполняется, а думать еще иные и ныне прямо не смеют, хотя в том и интерес государственный страждет. Российская империя есть столь обширна, что, кроме самодержавного государя, всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочее медлительнее в исполнениях и многое множество страстей разных в себе имеет.
   6. Труднее вам всего будет править канцеляриею сенатскою и не быть подчиненными обмануту. Сию мелкость яснее вам через пример предоставлю: французский кардинал Ришелье, сей премудрый министр, говаривал, что ему меньше труда Европу вводить в свои виды, нежели править королевскою антикаморою, понеже все праздноживущие придворные ему противны были и препятствовали его большим видам своими низкими интригами. Один для вас только остается способ, которого Ришелье не имел,- переменить всех сумнительных и подозрительных без пощады.

   1766 г.
   Письмо 8.
   От г. Вольтера, 22 декабря.
   Всемилостивейшая государыня!
   Вы поистине самая блистательная Северная звезда, и толико благотворной у нас еще никогда не бывало. Андромеда, Персей[4] и Калиста[5] перед Вами ничто. Все сии звезды оставили бы Дидерота[6] умирать с голоду. Он был гоним в своем отечестве, а Ваши благодеяния и там его сыскали. Вы щедротою превосходите Людовика XIV. Он награждал достоинства чужестранцев, но только тогда, когда ему их показывали; а Вы, всемилостивейшая государыня! ищите их и находите.
   Между тем позвольте мне, Всемилостивейшая государыня! обнародовать все, что Вы ни изволили ко мне писать в рассуждении терпимости вер. Всякая черта Вашей руки есть памятник славы Вашей. Дидерот, д'Аламберт[7] и я созидаем Вам алтари. Вы сделали меня язычником; мне в идолопоклонстве находиться у ног Вашего Величества лучше, нежели быть с глубочайшим почитанием

   1767 г.
   Письмо 9.
   От императрицы. Петербург, 9 января.
   Государь мой! Теперь только получила я письмо Ваше от 22 декабря, в котором Вы мне определяете непременное между звездами место. Не знаю, стоят ли сии места труда, чтоб до них добиваться. Но я не желала бы быть помещенною в числе тех, кои чрез толь долгое время от человеческого рода были боготворимы иным кем, как только Вами и достопочтенными Вашими друзьями, о которых Вы мне писали. И подлинно, можно ли мне хотя несколько самолюбия желать, чтоб видеть себя сравненную с чесноком, с кошками, с тельцами, с ослиными кожами, с быками, со змеями, с крокодилами, со всякого рода животными и пр. и пр. Исчислив все сии вещи, какой человек захочет быть боготворимым в храме?
   Итак, прошу Вас оставить меня на земле; здесь удобнее могу я получать от Вас и друзей Ваших, д'Аламберта и Дидерота, письма; здесь буду я свидетельницею той чувствительности, с какою Вы соревнуете во всем, что касается до просвещения нашего века, разделяя сие звание с ними столь совершенно. Впрочем, будьте уверены, государь мой, что одобрение Ваше меня очень много ободряет.
   Уверяю Вас, государь мой, что какое бы Вы звание на себя ни приняли, оно нимало не уменьшит во мне должного уважения к тому, который все свои изящные дарования употребляет на защищение угнетаемого человечества.

   1768 г.
   Письмо 16.
   От императрицы. Петербург, 6/17 декабря.
   Государь мой! Я просила Вас за год перед сим прислать мне все, что доселе было написано моим любимым автором; а я получила в прошедшем мае месяце вместе и бюст знаменитейшего в нашем веке мужа.
   И та и другая посылка принесли мне равное удовольствие. Они целые шесть месяцев составляют лучшее украшение в моей комнате; но до сих пор я Вас не уведомляла, не благодарила. Я рассудила, что лоскут исчерченной бумаги и наполненной худым французским слогом для такого человека, как Вы, есть благодарение бесплодное; ответствовать надобно ему таким поступком, который бы мог ему понравиться. Между тем разные встречались случаи, коих описание было бы очень продолжительно. Наконец, вздумала я, что лучшее дело будет то, когда сама собою подам пример, могущий сделаться полезным для человеческого рода. К счастью, я вспомнила, что на мне еще не бывало оспы.
   Я велела выписать из Англии оспенного оператора. На сие приглашение славный доктор Димсдаль[8] решился приехать в Россию. Он привил мне оспу 12 октября; я не лежала в постели ни минуты и каждый день к себе принимала. Я скоро велю привить оспу и сыну, несмотря на то, что он у меня один.
    Генерал-фельдцейгмейстер граф Орлов, герой, подобный древним римлянам, существовавшим во время цветущего состояния республики, и имеющий одинаковую с ними храбрость и великодушие, не зная верно, была ли на нем эта болезнь, отдался также в руки нашего англичанина и на другой день после операции поехал на охоту при самой большой вьюге. Некоторые из придворных последовали уже его примеру, и множество других к тому же готовятся. Сверх того, в Петербурге прививают оспу в трех домах, определенных для воспитания и обучения юношества, и в особливой больнице, учрежденной под смотрением г-на Димсдаля.
   Вот, государь мой! какие дела у нас, жителей полярных. Я надеюсь, что Вы не будете к ним равнодушны; но тем меньше у нас новых сочинений. Однако ж недавно вышел французский перевод с Наказа, данного депутатам [комиссии] о сочинении проекта нового Уложения. Не было еще времени его напечатать. Я спешу послать к Вам рукопись, дабы Вы могли лучше видеть начало нашего предприятия. Надеюсь, что нет в нем ни строки, которой бы честный человек не одобрил.
   Желала бы я послать к Вам несколько стихов, чтоб заплатить за Ваши; но ежели нет у кого столько смыслу, чтоб написать хорошие, тому лучше упражняться в рукоделии. Следствием сего было вот что: я выточила табакерку, которую и прошу Вас принять.
   Я забыла было Вам, государь мой! сказать, что я то малое количество лекарства, или которого и совсем не дают во время прививания оспы, умножила тремя или четырьмя самыми свойственными и рекомендую их всякому со здравым рассудком человеку в подобном случае употреблять, а именно: надобно заставить себя прочитать "Шотландку", "Кандида", "Добросердечного", "Человека в сорок талеров" и "Принцессу Вавилонскую". После сего быть не может, чтоб кто почувствовал хотя малейшую боль.
   P.S. Все вообще охотятся прививать оспу, в Вене в восемь месяцев так много не привито оспы, сколько здесь в один месяц.
   Я не могу Вам, государь мой! довольно изъявить моей признательности за участие, принимаемое Вами во всем, что до меня касается. Будьте уверены, что я чувствую всю цену Вашего уважения и что нет никого, кто б столько имел к Вам почтения, как

   1769 г.
   Письмо 19.
   От г. Вольтера. Ферней, 26 февраля.
   Всемилостивейшая государыня!
   Как! в одно и то же время, когда Ваше Императорское Величество готовитесь поражать султана, сочиняется у Вас и собрание христианских законов. Предварительный Наказ, который изволили Вы мне прислать, я читал. Ликург и Солон12, верно, утвердили бы Ваше сочинение своеручным подписанием, но, может быть, сами не в состоянии были бы написать подобного. Ясность, определенность, справедливость, твердость и человечность суть качества оного. Законодатели да имеют первое место в храме славы, завоеватели - второе. Будьте уверены, что в потомстве славнее всех имен будет Ваше.
   Всемилостивейшая государыня! Семидесятипятилетний хворый старик, может быть, уже бредит, но по крайней мере говорит то, что думает, что также случается редко, когда говорят с особами Вашего состояния. Когда я пишу к Вам, тогда сан Императорского Величества у меня исчезает пред личными Вашими достоинствами и энтузиазм всегда одерживает верх над глубочайшим моим почтением.

   6. Россия есть европейская держава.
   7. Доказательство сему следующее: перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены были к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал.
   8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты, и на 165 степеней долготы по земному шару.
   9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно с пространством толь великаго государства.
   10. Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит. Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, награждала медление, отдаленностью мест причиняемое.
   11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно.
   12. Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим.
   13. Какой предлог самодержавного правления? Не тот, чтоб у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направить к получению самого большого ото всех добра.
   15. Самодержавных правлений намерение и конец есть слава граждан, государства и государя.
   16. Но от сея славы происходит в народе единоначалием управляемом разумом вольности, который в державах сих может произвести столько же великих дел, и столько споспешествовати благополучию подданных, как и самая вольность.
   19. Государь есть источник всякия государственныя и гражданския власти.
   34. Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам.
   35. Сие равенство требует хорошего установления, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжание имеющих и обращать себе в собственную пользу чины и звания, порученные им только как правительствующим особам государства.
   36. Общественная или государственная вольность не в том состоит, чтоб делать все, что кому угодно.
   37. В государстве, то есть в собрании людей, обществом живущих, где есть законы, вольность не может состоять ни в чем ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть, и чтоб не быть принужденну делать то, чего хотеть не должно.
   38. Вольность есть право все то делать, что законы дозволяют.
   39. Государственная вольность в гражданине есть спокойство духа, происходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностию; и чтобы люди имели сию вольность, надлежит быть закону такову, чтоб один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов.
   45. Многие вещи господствуют над человеком: вера, климат, законы, правила, принятые в основание от правительства, примеры дел прошедших, нравы, обычаи.
   60. Итак, когда надобно сделать перемену в народе великую к великому оного добру, надлежит законами то исправлять, что учреждено законами, и то переменять обычаями, что обычаями введено. Весьма худая та политика, которая переделывает то законами, что надлежит переменять обычаями.
   96. Все наказания, которыми тело человеческое изуродовать можно, должно отменить.
   123. Употребление пытки противно здравому естественному рассуждению; само человечество вопиет против оной и требует, чтоб она была вовсе уничтожена.
   194. Человека не можно почитать виноватым прежде приговора судейского. Чего ради какое право может кому дать власть налагать наказание на гражданина в то время, когда еще сомнительно, прав ли он или виноват? Обвиняемый, терпящий пытку, не властен над собою в том, чтоб он мог говорить правду. Можно ли больше верить человеку, когда он бредит в горячке, нежели когда он при здравом рассудке и в добром здоровье? Чувствование боли может возрасти до такой степени, что, совсем овладев всею душою, не оставит ей больше никакой свободы, кроме как в то же самое мгновение ока предпринять самый кратчайший путь, коим бы от той боли избавиться. Тогда и невинный закричит, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали. Пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силы и крепость свою уповающего.
   197. Пытают обвиняемого, чтоб объявил своих сообщников. Без сомнения, показующему на самого себя легко показывать на других. Впрочем, справедливо ли мучить человека за преступление других? Как будто не можно открыть сообщников испытанием свидетелей, исследованием приведенных доказательств.
   206. Кто не объемлется ужасом, видя в истории столько варварских и бесполезных мучений, произведенных без малейшего совести зазора людьми, давшими себе имя премудрых? Кто может, говорю я, смотреть на растерзание сих людей, с великими приуготовлениями отправляемое людьми же?
   208. По мере, как умы живущих в обществе просвещаются, так умножается и чувствительность каждого особо гражданина; а когда в гражданах возрастает чувствительность, то надобно, чтобы строгость наказаний умалялась.
   210. В обыкновенном состоянии общества смерть гражданина не полезна, не нужна. Я здесь говорю: в обыкновенном общества состоянии, ибо смерть гражданина может в одном только случае быть потребна: когда он, лишен будучи вольности, имеет еще способ и силу, могущую возмутить народное спокойство. Случай сей не может нигде иметь места, кроме когда народ теряет или возвращает свою вольность или во время безначалия, когда самые беспорядки заступают место законов. А при спокойном царствовании законов и под образом правления, соединенными всего народа желаниями утвержденным, в государстве, противу внешних неприятелей защищенном, где вся власть в руках самодержца, в таком государстве не может быть никакой нужды, чтобы отнимать жизнь у гражданина. Двадцать лет государствования императрицы Елисаветы Петровны подают отцам народов пример к подражанию изящнейший, нежели самые блистательнее завоевания.
   254. Надлежит, чтобы законы гражданские, с одной стороны, злоупотребление рабства отвращали, а с другой стороны, предостерегали бы опасности, могущие оттуда произойти.
   256. Петр I узаконил в 1722 г., чтобы безумные и подданных своих мучающие были под смотрением опекунов. По первой статье сего указа чинится исполнение; а последняя для чего без действа осталась, неизвестно.
   260. Не должно вдруг и чрез узаконение общее делать великого числа освобожденных.
   263. Однако весьма же нужно, чтобы предупреждены были те причины, кои столь часто приводят в непослушание рабов против господ своих.
   293. О рукоделии и торговле.
   294. Не может быть там ни искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие в уничтожении, или нерачительно производится.
   295. Не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственнаго.
   296. Сие основано на правиле весьма простом: "Всякий человек имеет более попечения о о своем собственном, нежели о том, что другому принадлежит.
   299. Не худо бы было давать награждение земледельцам, поля свои в лучшее пред прочими приведшим состояние.
   300. И рукоделам, употребившим в трудах своих рачение превосходнейшее.
   303. Есть народы ленивые: чтоб истребить леность в жителях, от климата раздающуюся; надлежит тамо сделать такие законы, которые отнимали бы все способы к пропитанию у тех, кои не будут трудиться.
   313. Земледелие есть первый и главный труд, к которому поощрять людей должно, вторый есть рукоделие из собственнаго произращения.
   314. Махины, которые служат к сокращению рукоделия, не всегда полезны. Если что сделанное руками, стоит посредственной цены, которая равным образом сходна и купцу и тому, кто се сделал, то махины, сокращающие рукоделие, то есть уменьшающий число работающих, во многонародном государстве будут вредны.
   319. Во многих землях, где все на откупу, правление государственных сборов разоряет торговлю своим неправосудием, притеснениями и чрезмерными налогами; однако оно ее разоряет, еще не приступая к сему затруднениями, оным причиняемыми, и обрядами, от оного требуемыми.
   320. В других местах, где таможни на вере, весьма отличная удобность торговать, одно слово, письменное оканчивает превеликия дела. Не надобно купцу терять напрасно времени, и иметь на то особливых приставников, чтобы прекратить все затруднения, затеянныя откупщиками, или чтоб покориться оным.
   357. О дворянстве.
   358. Земледельцы живут в селах и деревнях и обрабатывают землю, из которой произрастающие плоды питают всякаго состояния людей: и сей есть их жребий.
   359. В городах обитают мещане, которые упражняются в ремеслах, в торговле, в художествах и науках.
   360. Дворянство есть нарицание в чести различающее от прочих тех, кои оным украшены.
   361. Как между людьми одни были добродетельнее других, а при том и за слугами отличались, то принято издревле отличать добродетельнейших и более других служащих людей, дав им сие нарицание в чести; и установлено, чтоб они пользовались разными преимуществами, основанными на сих выше сказанных начальных правилах.
   362. Еще и далее в сем поступенно: учреждены законом способы, каким сие достоинство от государя получить можно, и означены те поступки, чрез которые теряется оное.
   363. Добродетель с заслугою возводит людей в степень дворянства.
   484. Запрещают в самодержавных государствах сочинения очень язвительные, но оные делаются предлогом, подлежащим градскому чиноправлению, а не преступлением; и весьма беречься надобно изыскания о сем далее распространять, представляя себе ту опасность, что умы почувствуют притеснение и угнетение, а сие ничего иного не произведет, как невежество опровергнет дарования разума человеческого и охоту писать отнимет.
   505. Когда начальное основание правления повреждается, то принятые в оном положения называются жестокостию или строгостию, установленные правила именуются принуждением; бывшее прежде сего радение нарицается страхом. Имение людей частных составляло прежде народные сокровища; но в то время сокровище народное бывает наследием людей частных и любовь к отечеству исчезает.

Хрестоматия по истории России: в 4 т. Том 2. М., 1995. С. 107-119

   Примечания:
   [1] Вяземский А.А. - был назначен на этот высокий пост в 1764г. До него этот пост занимал Александр Иванович Глебов (1722-1790). Глебов был одним из самых деятельных администраторов в правительстве Петра III, некоторое время оставался на своем высоком посту и после его свержения, но он не принимал должных мер против злоупотреблений чиновников и сам был замечен во взяточничестве. Выяснилось, что еще при императрице Елизавете А. И. Глебов, будучи причастным к торговле вином в Иркутске, способствовал растрате казенных денег, а часть их "обратил в собственный прибыток". Это и привело к назначению вместо него князя Александра Алексеевича Вяземского (1727-1793), представителя старинной аристократической фамилии, одной из ветвей династии Рюриковичей, восходившей к Владимиру Мономаху через смоленских князей. В 1763 г. Вяземский был направлен на Урал, где происходили волнения крестьян, приписанных к горным заводам. Благодаря принятым им энергичным мерам удалось разрядить обстановку. А. А. Вяземский заслужил одобрение Екатерины II. Должность генерал-прокурора он занимал почти 30 лет (до 1791). Императрица всецело ему доверяла, несмотря на неприязнь к генерал-прокурору многих влиятельных людей из ее окружения. А. А. Вяземский, по свидетельству современников, не обладал способностями крупного государственного деятеля, не проявил себя как самостоятельный политик, но вполне добросовестно и последовательно проводил в жизнь волю императрицы. Именно такой человек и нужен был Екатерине II во главе Сената. За год до назначения Вяземского была проведена существенная реорганизация Сената: ранее он рассматривал дела первостепенной государственной важности, имел законосовещательные функции, руководил деятельностью коллегий; теперь разделенный на шесть департаментов Сенат лишь уточнял законодательство, рассматривал апелляции по судебным приговорам, некоторые вопросы управления. Но с уменьшением значения Сената влияние его генерал-прокурора отнюдь не упало. Напротив, А. А. Вяземский заведовал финансами империи, контролировал работу органов юстиции, возглавлял различные комиссии, руководил общим собранием Сената и через обер-прокуроров наблюдал за деятельностью всех его департаментов.
   [2] В Сенате найдете вы две партии - Екатерина не называет лидеров и членов упомянутых партий; возможно, речь идет о группировках, связанных между собой родственными, приятельскими узами, разных по своих личным интересам, а не по политическим принципам.
   [3] Все места и самый Сенат вышли из своих оснований - Екатерина II имеет в виду, что органы власти (места) в центре и провинции перестали действовать в соответствии с предписанными им законами, правилами (основаниями).
   [4] Андромеда и Персей - созвездия в Северном полушарии. Их названия связаны с древнегреческой мифологией. Андромеду, дочь Кассиопеи и эфиопского царя Цефея, отданную отцом в жертву чудовищу, освободил Персей, сын Зевса и Данап. прославившийся и другими подвигами. Впоследствии боги перенесли Персея и Андромеду, как и Цефея и Кассиопею, на небо и превратили в созвездия.
   [5]Калиста - нимфа, превращенная Зевсом в созвездие. Ныне так называется один из спутников Юпитера.
   [6] Дидерот - Дани Дидро (1713-1784). Один ИЗ ведущих деятелей Просвещения. Происходил из семьи ремесленника. Всесторонне образованный, известный своими литературными, философскими, педагогическими, искусствоведческими трудами, вдохновил своих друзей и единомышленников на создание знаменитой "Энциклопедии", главного труда французского Просвещения. Екатерина II с самого начала царствования приглашала его, как и других французских мыслителей, в Россию. Дидро побывал в Петербурге лишь в 1773-1774 гг., в разгар восстания Пугачева. Увлечение Екатерины II философией просветителей, ее стремление следовать их указаниям не были в это время столь сильны, как в начале царствования. Тем не менее Дидро не стеснялся задавать императрице острые вопросы о положении крепостных крестьян, претворении в жизнь многих статей ее "Наказа", разрабатывал проекты школьного и университетского образования в России, программы для Смольного института благородных девиц. Все это осталось нереализованным. Дидро вел довольно скромный образ жизни, испытал бедность. Екатерина II знала об этом, пыталась ему помочь, приобрела его библиотеку, которая осталась в пожизненном пользовании Дидро и была перевезена в Петербург после его смерти.
   [7] Д'Аламбер - математик и философ, друг и единомышленник Д. Дидро, принял активное участие в создании "Энциклопедии", редактировал многие ее разделы. Как и Дидро, жил скромно. Екатерина II звала его в Россию в качестве воспитателя наследника престола, но д'Аламбер отклонил это приглашение.
   [8] Димсдаль - английский врач, происходил из старинного дворянского рода, служил военным врачом. Прибыл в Россию в 1769 г. За успешное проведение прививки оспы получил звание лейб-медика и титул барона.