Гуманитарная кафедра

история России


хрестоматия для
10-х классов

    Почти два десятилетия - с 1573 по 1591 г. - находился в России по делам коммерческой и дипломатической службы Джером Горсей - типичный представитель английских деловых кругов XVI столетия. Ему довелось быть знакомым со многими политическими деятелями последних лет царствования Ивана Грозного. После его смерти Горсей стал одним из иностранных доверенных Бориса Годунова, что давало ему возможность находиться в самой гуще политических событий тех лет. Но по обвинению в злоупотреблении своим положением в России для личного обогащения и в связи с отказом Годунова взять его под свою защиту, Горсей был вынужден оставить Москву.
   В основу "Записок о России" Горсея легли его дневниковые заметки последних лет пребывания в России, дополненные уже в начале XVII в. значительным количеством сведений мемуарного характера. Еще при жизни Горсея в 1626 г. появилось первое сокращенное издание его записок, текст которых подвергался редактированию, следствием чего явилось множество приписок, а также некоторая хронологическая путаница в изложении. Однако все эти моменты искупаются достоинствами его записей - живыми зарисовками современника и очевидца, уникальностью его наблюдений.
   Джайлс Флетчер приехал в Россию в ноябре 1588 г. в качестве посланника английской королевы к царю Федору Ивановичу. Ему было поручено вести переговоры о предоставлении английским купцам монополии на беспошлинную торговлю. Миссия его успехом не увенчалась, и летом 1589 г. он покинул Москву, настроенный весьма критически в отношении всей русской жизни. Это сказалось и на его сочинении "О государстве Русском", вышедшем в свет уже в 1591 г. Московская компания английских купцов, опасаясь, как бы содержание этой книги не оскорбило русское правительство, просила запретить ее продажу, что и было сделано.
   С учетом того, что Флетчер пробыл в России менее года и написал свою книгу за очень короткое время, необходимо отметить, что ему удалось собрать и изложить в стройном порядке массу разнообразных сведений. Конечно, он пользовался сочинениями иностранцев, посещавших Россию до него, расспрашивал живших в Москве своих соотечественников и русских людей, но главная часть его известий основывалась все же на личных наблюдениях, и именно эти наблюдения являются наиболее интересной и ценной частью его труда. Книга Флетчера является незаменимым источником сведений о состоянии Московской Руси после царствования Ивана Грозного.
   
   Вопросы:
   1. Как впечатление производили на Горсея личность Ивана Грозного и итоги его правления?
   2. Можно ли заключить из сведений, приведенных Горсеем, что царь умер в результате заговора?
   3. Как меняется у Горсея оценка Бориса Годунова и его действий?
   4. Какой версии придерживается Горсей в рассказе о смерти царевича Дмитрия?
   5. Как оценивал Флетчер устройство и работу русского Земского собора в сравнении с английским парламентом?
   6. В чем Флетчер видел причины учреждения опричнины?
   7. Справедливо ли утверждение Флетчера о всеобщем рабстве, которому подвергаются как дворяне, так и простой народ?
   8. Прав ли, по вашему мнению, Флетчер, считая имущественные права и собственность важнейшим залогом свободы и процветания подданных?
   

    …Таким образом, царь[1] и его жестокие, немилосердные татары[2], обшарив и ограбив эту богатую страну[3] и ее несчастных людей, подошли наконец к столице, главному городу, именуемому Ревель, у крепости Стейколл, твердыни, стоящей на высокой, скалистой горе на берегу Балтийского моря, почти против Стокгольма в Швеции[4]. Он осадил Ревель с двадцатью тысячами человек, громил его из 20 пушек, но воины, женщины и мужчины по ночам заделывали проломы в стенах, сделанные днем, они выливали горячую и холодную воду, которая замерзала постепенно таким толстым слоем льда, что царь после шести недель осады мало преуспел; с потерей шести тысяч человек он поспешил отступить и покинул город с позором. Неожиданная оттепель и наводнения лишили его большей части артиллерии, добычи и снаряжения по меньшей мере 30 тысяч человек, когда он возвращался назад; придя в ярость от своей неудачи, от потери лучшей части своей многочисленной армии, он торопился учинить столь жестокую и кровавую казнь, какой не видел свет. Он пришел в Нарву, захватил всю казну и товары, убил и ограбил мужчин, женщин и детей, отдав город на окончательное разграбление своей армии татар. После этого он пошел во Псков, где хотел учинить то же самое, потому что был рассержен и легко поверил тому, что эти два города и Новгород устроили заговор с целью убить его и с помощью врагов нанести поражение его армии и что благодаря этому предательству он был разбит у стен Ревеля и понес такие потери в людях и снаряжении[5].
   Но во Пскове его встретил колдун или мошенник, которого они почитали как своего оракула, святой человек по имени Микула Свят; он встретил царя смелыми проклятиями, заклинанием, руганью и угрозами, называл его кровопийцей, пожирателем христианской плоти, клялся, что царь будет поражен громом, если он или кто-нибудь из его войска коснется с преступной целью хотя бы волоса на голове последнего из детей этого города, предназначенного богом и его добрым ангелом для лучшей участи, нежели разграбление; царь должен выйти из города прежде, чем божий гнев разразится в огненной туче, которая, как он сам может убедиться, уже висит над его головой и в любую минуту может обернуться сильной мрачной бурей[6]. Царь содрогнулся от этих слов и просил его молиться об избавлении и прощении царю его жестоких замыслов. Я сам видел этого мошенника ил колдуна: жалкое существо, нагое зимой и летом, он выносит как сильную стужу, так и жару, совершает многие странные действия благодаря дьявольскому колдовскому отводу глаз, его боятся и почитают все, как князья, так и народ. Царь, вернувшись в Великий Новгород, где оставалась его добыча и пленные, хотел отомстить его жителям за измену и коварство, так как он был особенно разгневан на этот город за его присоединение к недовольной знати; он ворвался туда с тридцатью тысячами своих татар и десятью тысячами своей охранной стражи, которые обесчестили всех женщин и девушек, ограбили и захватили все, что находилось в этом городе, его казну, сосуды, сокровища, убили людей, молодых и старых, подожгли их склады, хранилища товаров, воска, льна, сала, кожи, соли, вин, одежды и шелка; растопившиеся сало и воск залили стоки на улицах, смешиваясь с кровью 700 тысяч[7] убитых мужчин, женщин и детей; мертвые тела людей и животных запрудили реку Волхов, куда они были сброшены. История не знает столь ужасной резни. Разрушенный такими действиями город был оставлен безлюдным и пустынным, а царь вернулся с армией и пленными из Ливонии в Москву. По пути он приказал своим военачальникам и другим чиновникам выгнать из городов и деревень в округе на 50 миль людей всех сословий: дворян, крестьян, купцов, монахов, старых и молодых, с их семьями, добром и скотом и отправить их очистить и населить разрушенный Новгород. Это было новой казнью, так как многие из них умерли от чумы, зараженные воздухом города, в который они попали; такая мера не могла пополнить население, хотя много людей разного возраста были согнаны туда из отдаленных мест[8].
   Эта жестокость породила столь сильную всеобщую ненависть, подавленность, страх и недовольство во всем его государстве, что возникало много попыток и замыслов сокрушить этого тирана, но ему удавалось раскрывать их заговоры и измены при помощи отъявленных негодяев, которых он жаловал и всячески поощрял, противопоставляя главной знати.
   После того, как он поделил свою добычу и разместил свое богатство и двор в Москве и в наиболее сильных, больших и надежных монастырях, он и эти его солдаты стали проводить все время в ограблении и убийстве главной знати, богатейших сановников, а также лучших представителей купечества и других подданных. Его руки и сердце теперь ожесточились и очерствели, потому что были обагрены кровью многих людей, которых он подверг ужасной, позорной смерти и пыткам, - подлые и жалкие люди без искры мужества…
   …Обирая своих купцов, он обменивал взятые у них товары у иностранцев на одежду, шитую золотом, талеры[9], жемчуг, драгоценные камни и т. п., все это он постепенно присоединял к своему богатству, не платя ничего или почти ничего и получая огромные суммы от городов, монастырей, истощая их богатства высокими налогами и пошлинами. Все это разбудило против него такую ненависть, что, видя это, он размышлял, как обезопасить себя и свои владения. С намерением уничтожить все обязательства, принятые им на корону, он учредил разделение своих городов, приказов и подданных, назвав одну часть опричное, другую - земское, провозгласил новым государем, под именем царь Симеон, сына казанского царя[10], передал ему свой титул и корону и, отделываясь от своих полномочий, короновал его, но без торжественности и без согласия своих вельмож; заставил своих подданных обращаться со своими делами, прошениями и тяжбами к Симеону, под его именем выходили указы, пожалования, заявления - все это писалось под его именем и гербом…
   …Царь… приказал доставить немедленно с Севера множество кудесников и колдуний, привезти их из того места, где их больше всего, между Холмогорами и Лапландией. Шестьдесят из них были доставлены в Москву, размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу и ежедневно их посещал царский любимец Богдан Бельский - единственный, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, что он хотел знать[11]. Этот его любимец, утомившись от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов этого Гелиогабалуса[12], негодовал на царя, который был занят теперь лишь оборотами солнца. Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день; но Бельский не осмелился сказать царю так; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в этот день все они будут сожжены…
   …В полдень он пересмотрел свое завещание, не думая, впрочем, о смерти, так как его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали, однако на этот раз дьявол не помог. Он приказал главному из своих аптекарей и врачей приготовить все необходимое для его развлечения и бани. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца, тот пришел к ним и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьем за их ложные предсказания. День наступил, а он в полном здравии как никогда. "Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится только когда сядет солнце". Бельский поспешил к царю, который готовился к бане. Около третьего часа дня царь пошел в нее, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, посадили на постель, он позвал Родиона Биркина, дворянина, своего любимца[13], и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца и Бориса Федоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие - в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями. Тем временем он был удушен и окоченел[14]. Некоторая надежда была подана, чтобы остановить панику. Упомянутые Богдан Бельский и Борис Федорович, который по завещанию царя был первым из четырех бояр[15] и как брат царицы, жены теперешнего царя Федора Ивановича, вышли на крыльцо в сопровождении своих родственников и приближенных, их вдруг появилось такое великое множество, что было странно это видеть. Приказали начальникам стражи и стрельцам зорко охранять ворота дворца, держа наготове оружие, и зажечь фитили. Ворота Кремля закрылись и хорошо охранялись. Я, со своей стороны, предложил людей, военные припасы в распоряжение князя-правителя. Он принял меня в число своих близких и слуг, прошел мимо, ласково взглянув, и сказал: "Будь верен мне и ничего не бойся".
   Митрополиты, епископы и другая знать стекались в Кремль, отмечая как бы дату своего освобождения. Это были те, кто первыми на святом писании и на кресте хотели принять присягу и поклясться в верности новому царю, Федору Ивановичу. Удивительно много успели сделать за шесть или семь часов: казна была вся опечатана и новые чиновники прибавились к тем, кто уже служил этой семье. Двенадцать тысяч стрельцов и военачальников образовали отряд для охраны стен великого города Москвы; стража была дана и мне для охраны Английского подворья. Посол, сэр Джером Баус[16], дрожал, ежечасно ожидая смерти и конфискации имущества; его ворота, окна и слуги были заперты, он был лишен всего того изобилия, которое ему доставалось ранее. Борис Федорович - теперь лорд-правитель; и три других боярина вместе с ним составили правительство, по воле старого царя: князь Иван Мстиславский, князь Иван Васильевич Шуйский[17] и Микита Романович[18]. Они начали управлять и распоряжаться всеми делами, потребовали отовсюду описи всех богатств, золота, серебра, драгоценностей, произвели осмотр всех приказов и книг годового дохода; были сменены казначеи, советники и служители во всех судах, так же как и все воеводы, начальники и гарнизоны в местах особо опасных. В крепостях, городах и поселках, особо значительных, были посажены верные люди от этой семьи; и таким же образом было сменено окружение царицы - его сестры. Этими мерами он, Борис Годунов, значительно упрочил свою силу и безопасность. Велика была его наблюдательность, которая помогла ему быть прославляемым, почитаемым, уважаемым и грозным для его людей, он поддерживал эти чувства своим умелым поведением, так как был вежлив, приветлив и проявлял любовь как к князьям и боярству, так и к людям всех других сословий…
   …Государство и управление обновились настолько, будто это была совсем другая страна; новое лицо страны было резко противоположным старому; каждый человек жил мирно, уверенный в своем месте и в том, что ему принадлежит. Везде восторжествовала справедливость. Однако бог еще приберег сильную кару для этого народа; что мы здесь можем сказать? По природе этот народ столь дик и злобен, что, если бы старый царь не имел такую тяжелую руку и такое суровое управление, он не прожил бы так долго, поскольку постоянно раскрывались заговоры и измены против него. Кто мог подумать тогда, что столь большие богатства, им оставленные, будут вскоре истреблены, а это государство, царь, князья и все люди так близки к гибели[19]. Плохо приобретешь - плохо потеряешь…
   …В заключение скажу о царе Иване Васильевиче. Он был приятной наружности, имел хорошие черты лица, высокий лоб, резкий голос - настоящий скиф, хитрый, жестокий, кровожадный, безжалостный, сам по своей воле и разумению управлял как внутренними, так и внешними делами государства. Он был пышно захоронен в церкви архангела Михаила; охраняемый там днем и ночью, он все время оставался столь ужасным воспоминанием, что, проходя мимо или упомянув его имя, люди крестились и молились, чтобы он вновь не воскрес, и проч. …
   …Богдан Бельский, главный любимец прежнего царя, был в это время в опале, сослан в отдаленную крепость города Казани как опасный человек, сеявший смуту среди знати в эти тревожные времена[20]. Главный казначей старого царя Петр Головин, человек высокого происхождения и большой храбрости, стал дерзок и неуважителен к Борису Федоровичу и в результате также попал в опалу и был сослан под наблюдением Ивана Воейкова[21], фаворита князя-правителя, а по дороге лишен жизни[22]. Князь Иван Васильевич Шуйский, первый князь царской крови, пользовавшийся большим уважением, властью и силой, был главным соперником Бориса в правительстве, его недовольство и величие пугали. Нашли предлог для его обвинения; ему объявили царскую опалу и приказали немедленно выехать из Москвы на покой. Он был захвачен стражей под началом одного полковника, недалеко от Москвы, и удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива[23]. Его смерть была всеми оплакана. Это был главный камень преткновения на пути дома и рода Годуновых, хотя еще многие подвергались подозрению и постепенно разделили эту участь. Я был огорчен, увидев, какую ненависть возбудил в сердцах и во мнении большинства князь-правитель, которым его жестокость и лицемерие казались чрезмерными…
   …В это время составился тайный заговор недовольной знати с целью свергнуть правителя, разрушить все его замыслы и могущество. Этот заговор он не посмел разоблачить явно, но усилил свою личную охрану. Был также раскрыт заговор с целью отравить и убрать молодого князя, третьего сына прежнего царя, Дмитрия, его мать и всех родственников, приверженцев и друзей, содержавшихся под строгим присмотром в отдаленном месте у Углича. Дядя нынешнего царя, наряду с Борисом Федоровичем (который теперь не хотел терпеть никаких соперников в правлении и, как я уже сказал, извел двух других первых князей), Микита Романович, солидный и храбрый князь, почитаемый и любимый всеми, был околдован, внезапно лишился речи и рассудка, хотя и жил еще некоторое время[24]. Но правитель сказал мне, что долго он не протянет. Старший сын его, видный молодой князь, двоюродный брат царя Федор Микитович, подававший большие надежды (для него я написал латинскую грамматику, как смог, славянскими буквами, она доставила ему много удовольствия), был принужден жениться на служанке своей сестры, жены князя Бориса Черкасского[25], от нее он имел сына, о котором многое услышите впоследствии[26]. Вскоре после смерти своего отца он, опасный своей популярностью и славой, был пострижен в монахи и сделался молодым архиепископом Ростовским…
   …Царь и совет отослали меня на время в Ярославль, за 250 миль[27]. Много других происшествий случилось со мной, их вряд ли стоит описывать. Известия, которые доходили до меня, были иногда приятны, иногда ужасны. Бог чудом сохранил меня. Но однажды ночью я предал свою душу богу, думая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь. У меня в запасе было много пистолетов и другого оружия. Я и мои пятнадцать слуг подошли к воротам с этим оружием.
   - Добрый друг мой, благородный Джером, мне нужно говорить с тобой.
   Я увидел при свете луны Афанасия Нагого, брата вдовствующей царицы[28], матери юного царевича Дмитрия, находившегося в 25 милях от меня в Угличе.
   - Царевич Дмитрий мертв, сын дьяка, один из его слуг[29], перерезал ему горло около шести часов; он признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство!
   - Увы! У меня нет ничего действенного.
   Я не отважился открыть ворота, вбежав в дом, схватил банку с чистым прованским маслом (ту небольшую склянку с бальзамом, которую дала мне королева[30])…
   - Это все, что у меня есть. Дай бог, чтобы ей это помогло.
   Я отдал все через забор, и он ускакал прочь. Сразу же город был разбужен караульными, рассказавшими, как был убит царевич Дмитрий. А четырьмя днями раньше были подожжены окраины Москвы и сгорело двенадцать тысяч домов. Стража Бориса захватила добычу, но четверо или пятеро подкупленных солдат (жалкие люди!) признались на пытке, и было объявлено, будто бы царевич Дмитрий, его мать царица и весь род Нагих подкупили их убить царя и Бориса Федоровича и сжечь Москву. Все это объявили народу, чтобы разжечь ненависть против царевича, его матери и их семьи. Но эта гнусная клевета вызвала только страшное отвращение у всех. Бог вскоре послал расплату за все это, столь ужасную, что стало очевидно, как он, пребывая в делах людских, направляет людские злодейства к изобличению. Епископ Крутицкий был послан с 500 стрельцами, а также с многочисленной знатью и дворянами[31] для погребения царевича Дмитрия в алтаре св. Иоанна (как мне кажется) в Угличе[32]. Вряд ли все думали в то время, что тень убитого царевича явится так скоро и погубит весь род Бориса Федоровича[33]. Больную, отравленную царицу постригли в монахини, принося ее светскую жизнь в жертву спасения души, она умерла для света. Все ее родственники, братья, дяди, приверженцы, слуги и чиновники были разбросаны в опале по разным секретным темницам, осужденные не увидеть больше божьего света…
   

   …Образ правления у них весьма похож на турецкий, которому они, по-видимому, стараются подражать, сколько возможно, по положению своей страны и по мере своих способностей в делах политических.
   Правление у них чисто тираническое: все его действия клонятся к пользе и выгодам одного царя и, сверх того, самым явным и варварским образом. Это видно из тайн их образа правления, описанных ниже, и угнетения дворянства и простого народа, без всякого притом соображения их различных отношений и степеней, равно как из податей и налогов, в которых они не соблюдают ни малейшей справедливости, не обращая никакого внимания как на высшее сословие, так и на простолюдинов.
   Впрочем, дворянству дана несправедливая и неограниченная свобода повелевать простым или низшим классом народа и угнетать его во всем государстве, куда бы лица этого сословия ни пришли, но в особенности там, где они имеют свои поместья или где определены царем для управления.
   Простолюдинам сделана также некоторая маловажная уступка тем, что они могут передавать свои земли по наследству любому из сыновей: располагать имуществом своим произвольно, имея право дарить и завещать его по собственному желанию[34].
   Несмотря, однако, на это, оба класса, и дворяне и простолюдины, в отношении к своему имуществу суть не что иное, как хранители царских доходов, потому что все нажитое ими рано или поздно переходит в царские сундуки, как будет видно из средств, употребляемых к обогащению его казны, и способов взимания налогов, которые излагаются ниже, в главе о царских податях и доходах…
   …Самое высшее учреждение для публичных совещаний по делам государственным называется собором, т. е. общественным собранием. Чины и звания лиц, бывающих в таких собраниях, по порядку их, следующие: 1) сам царь, 2) некоторые из знати, числом до двадцати, которые все принадлежат к его Думе, 3) столько же известных духовных лиц. Что касается до горожан или других представителей народных, то их не допускают в это собрание, так как простой народ считается там не лучше рабов, которые должны повиноваться, а не издавать законы, и не имеют права ничего знать о делах общественных до тех пор, пока все не будет решено и окончено[35].
   Земское собрание (называемое собором) составляется следующим образом. Царь приказывает созвать тех дворян, заседающих (как было сказано) в его Думе, которых ему самому заблагорассудится, вместе с патриархом[36], который приглашает свое духовенство, т. е. обоих архиепископов и тех из епископов, архимандритов и монахов, которые пользуются наибольшей известностью и уважением. Когда все соберутся на царском дворе, то назначается день заседания, для чего обыкновенно избирают пятницу, по причине святости этого дня.
   Когда определенный день наступит, то духовные лица собираются прежде в назначенное время и место, называемое столы[37].
   Как скоро приходит царь в сопровождении своих сановников, то все встают и встречают его в сенях, следуя за патриархом, который благословляет царя двумя первыми пальцами, возлагая их ему на чело и на обе стороны лица, потом целует его в правое плечо. После того идут в палату, назначенную для таких собраний, где садятся в следующем порядке: царь занимает место на троне по одну сторону комнаты. Неподалеку от него, за небольшим четвероугольным столом (за которым могут поместиться человек двенадцать или около того), садится патриарх с митрополитами, епископами и некоторыми из знатнейших лиц Царской Думы, с двумя дьяками или секретарями (называемыми думными дьяками), которые записывают все, что происходит. Прочие садятся на скамьях около стены комнаты, так что каждый занимает место, соответствующее его званию. Потом один из секретарей (в качестве оратора) объявляет причину собрания и излагает главные предметы или дела, о которых следует рассуждать. Но предлагать билли, по мнению отдельных лиц, относительно какого-нибудь общеполезного дела (как это делается в Англии), русский собор вовсе не дозволяет подданным.
   Когда дело предложено секретарем на рассмотрение, то прежде всего желают знать голос или мнение патриарха и духовенства, на что каждый из них отвечает по порядку своего звания; но эти мнения их бывают всегда однообразны и произносятся без всякого рассуждения, как бы затверженный урок. На все дела у них один ответ, которого обычное содержание то, что царь и Дума его премудры, опытны в делах политических и общественных и гораздо способнее их судить о том, что полезно для государства, ибо они занимаются только служением богу и предметами, относящимися до веры, и потому просят их самих сделать нужное постановление, а они, вместо советов, будут вспомоществовать им молитвами по своей обязанности и должности, и проч.
   Так или почти так отвечает каждый в свою очередь, потом встает кто-нибудь из архимандритов или братии, который посмелее других (впрочем, уже заранее назначенный для формы), и просит царя, чтобы он изволил приказать объявить им собственное мнение Его Величества и какое будет угодно ему сделать постановление по делу, предложенному дьяком.
   На это означенный секретарь от имени царя отвечает, что Его Величество, вместе с членами Думы своей, по надлежащем и здравом обсуждении, нашел, что предложенное дело весьма хорошо и полезно для государства; но что, несмотря на то, что Его Величество требует от них, как от людей благочестивых и знающих, что следует признавать справедливым, их богоугодного мнения и даже суждения, для того, чтобы утвердить или исправить дело, предложенное на рассмотрение, и потому вновь приглашает их откровенно объявить свое мнение, и если они одобрят сделанное предложение, то изъявили бы свое согласие, дабы можно было приступить к окончательному определению.
   Вслед за этим, объявив свое согласие (что делается весьма скоро), духовенство удаляется, благословляя царя, который провожает патриарха до другой комнаты и потом возвращается на свое место, где остается, пока все будет окончено.
   Дела, решаемые собором, дьяки или секретари излагают в форме прокламаций, которые рассылают в каждую область и главный город государства, где обнародуют их князья и дьяки или секретари тех мест. По окончании заседания царь приглашает духовенство на парадный обед, и затем все расходятся по домам…
   …Самые знатные по роду, власти и доходам называются удельными князьями, т. е. князьями выделенными или привилегированными. Они-то имели некогда в своих областях особую расправу и неограниченную власть, подобно дворянам или чинам немецким; но впоследствии (сохранив условно свои права) подчинились дому Белы[38], когда он стал усиливаться и распространяться за счет соседей. Сначала они были только обязаны служить царю во время войны, выставляя известное число конных, но покойный царь Иван Васильевич, отец нынешнего царя, человек высокого ума и тонкий политик в своем роде, желая более усилить свое самодержавие, начал постепенно лишать их прежнего величия и прежней власти, пока, наконец, сделал их не только своими подчиненными, но даже холопами, т. е. настоящими рабами или крепостными. В самом деле, они сами не иначе себя называют как в государственных бумагах, так и в частных просьбах, подаваемых царю, так что теперь они, относительно своей власти, своих владений, жизни и всего прочего, зависят от воли царя, наравне с другими подданными.
   Средства и меры, употребленные для этого царем, как против князей удельных, так и других дворян (сколько я мог заметить, судя по рассказам о его действиях), были следующие или тому подобные: во-первых, он посеял между ними личное соперничество за первенство в чинах и званиях и с этой целью подстрекал дворян, менее знатных по роду, стать выше или наравне с теми, которые происходили из домов более знатных. Злобу их и взаимные распри он обращал в свою пользу, принимая клеветы и доносы касательно козней и заговоров, будто бы умышляемых против него и против государства. Ослабив таким образом самых сильных и истребив одних с помощью других, он, наконец, начал действовать открыто и остальных принудил уступить ему права свои.
   Во-вторых, разделил он своих подданных на две части или партии, разъединив их совершенно между собой. Одни из них были названы им опричными или отборными людьми. Сюда принадлежали те из лиц высшего сословия и мелких дворян, которых царь взял себе на часть, чтобы защищать и охранять их, как верных своих подданных. Всех прочих он назвал земскими или общими.
   Земские были самый низкий и простой класс людей с теми из дворян, которых царь думал истребить, как будто бы недовольных его правлением и имеющих против него замыслы. Что касается до опричников, то он заботился, чтобы они своим числом, знатностью, богатством, вооружением и проч. далеко превосходили земских, которых он, напротив, как бы лишил своего покровительства, так что, если кто из них был ограблен или убит кем-нибудь из опричников (которых он причислял к своей партии), то нельзя было уже получить никакого удовлетворения ни судом, ни жалобой царю.
   Те и другие по порядку были вносимы и записываемы в книгу, поэтому всякий знал, кто был земским и кто принадлежал к разряду опричников. И эта свобода, данная одним грабить и убивать других без всякой защиты судебными местами или законом (продолжавшаяся семь лет), послужила к обогащению первой партии и царской казны и, кроме того, способствовала к достижению того, что он имел при этом в виду, т. е. к истреблению дворян, ему ненавистных, которых в одну неделю и в одном городе Москве было убито до трехсот человек.
   Такие тиранские его поступки, с целью произвести всеобщий раздор и повсеместное разделение между подданными, произошли (как должно думать) от чрезвычайной мнительности и безнадежного страха, возникших в нем ко многим из туземного дворянства во время войны с поляками и крымскими татарами, когда он впал в сильное подозрение (родившееся в нем вследствие худого положения дел), что они состоят в заговоре с поляками и крымцами. На основании этого некоторых из них он казнил, и означенное средство избрал для того, чтобы отделаться от остальных.
   Столь низкая политика и варварские поступки (хотя и прекратившиеся теперь) так потрясли все государство и до того возбудили всеобщий ропот и непримиримую ненависть, что (по-видимому) это должно окончиться не иначе, как всеобщим восстанием…
   …О состоянии низшего класса и простого народа можно иметь некоторое понятие из того, что уже было сказано касательно образа правления, состояния дворянства и заведования областями и главными городами в государстве.
   Во-первых, о свободе их, в какой мере они ею пользуются, можно судить по тому, что они не причислены ни к какому разряду и не имеют ни голоса, ни места на соборе, или в высшем земском собрании, где утверждаются законы и публичные постановления, клонящиеся обыкновенно к угнетению простолюдинов, ибо остальные два класса, т. е. дворянство и духовенство, которые имеют голос в таких собраниях (хотя далеко не пользуются свободой, необходимой в общих совещаниях для блага всего государства, согласно со значением и правами каждого по его званию), довольствуются тем, чтобы все бремя лежало на простолюдинах и что могут облегчить сами себя, сваливая все на них.
   Далее, до какого рабского состояния они унижены не только в отношении к царю, но и к боярам и вообще дворянам (которые и сами суть не что иное, как рабы, особенно с некоторого времени), это можно видеть из собственного сознания их в просьбах и других бумагах, подаваемых кому-либо из дворянства или высших правительственных лиц: здесь они сами себя называют и подписываются холопами, т. е. их крепостными людьми или рабами, так точно, как, в свою очередь, дворяне признают себя холопами царя.
   Можно поистине сказать, что нет слуги или раба, который бы более боялся своего господина, или который бы находился в большем рабстве, как здешний простой народ, и это вообще, не только в отношении к царю, но и его дворянству, главным чиновникам и всем военным, так что если бедный мужик встретится с кем-либо из них на большой дороге, то должен отвернуться, как бы не смея смотреть ему в лицо, и пасть ниц, ударяя головою оземь, так точно, как он преклоняется перед изображениями своих святых.
   Во-вторых, что касается до земель, движимого имущества и другой собственности простого народа, то все это принадлежит ему только по названию и на самом деле нисколько не ограждено от хищничества и грабежа как высших властей, так даже и простых дворян, чиновников и солдат. Кроме податей, пошлин, конфискаций и других публичных взысканий, налагаемых царем, простой народ подвержен такому грабежу и таким поборам от дворян, разных властей и царских посыльных по делам общественным… что вам случается видеть многие деревни и города, в полмили или в целую милю длины, совершенно пустые, народ весь разбежался по другим местам от дурного с ним обращения и насилий…
   …Чрезвычайные притеснения, которым подвержены бедные простолюдины, лишают их вовсе бодрости заниматься своими промыслами, ибо чем кто из них зажиточнее, тем в большей находится опасности не только лишиться своего имущества, но и самой жизни. Если же у кого и есть какая собственность, то старается он скрыть ее, сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и в лесу, как обыкновенно делают при нашествии неприятельском. Этот страх простирается в них до того, что весьма часто можно заметить, как они пугаются, когда кто из бояр или дворян узнает о товаре, который они намерены продать.
   Я нередко видел, как они, разложа товар свой (как то: меха и т. п.), все оглядывались и смотрели на двери, как люди, которые боятся, чтобы их не настиг и не захватил какой-нибудь неприятель. Когда я спросил их, для чего они это делали, то узнал, что они сомневались, не было ли в числе посетителей кого-нибудь из царских дворян или какого сына боярского, и чтобы они не пришли со своими сообщниками и не взяли у них насильно весь товар.
   Вот почему народ (хотя вообще способный переносить всякие труды) предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем более, кроме дневного пропитания. От того же происходит, что произведения, свойственные России (как было сказано выше, как то: воск, сало, кожи, лен, конопля и проч.), добываются и вывозятся за границу в количестве, гораздо меньшем против прежнего, ибо народ, будучи стеснен и лишаем всего, что приобретает, теряет всякую охоту к работе…

Тексты приведены по изданиям:
Горсей Д. Записки о России XVI - начала XVII в. М., 1990;
Флетчер Д. О государстве русском. М., 2002.

   Примечания:
   [1] Иван Грозный.
   [2] Несколько ранее Горсей отмечал, говоря о завоевании Казани и Астрахани, что это принесло царю "власть и силу этих татар, более стойких воинов, чем они сами; этих татар он использовал также для подавления и усмирения тех его князей и бояр, кто, как он полагал, был недоволен и бунтовал против него из-за его жестокостей, кровопролития, беспрестанных грабежей и казней знати". Легенда о силе монголов XIII в., с которыми затем устойчиво ассоциировали татар, бытовала в Европе еще и в XVI столетии. Однако общее число татар в русском войске не превышало 10 тыс.
   [3] Ливонию.
   [4] Ревель (Колывань, Таллинн) осаждался русскими войсками в 1577 г.
   [5] Неудачей под Ревелем Горсей объясняет поход на Псков и Новгород. Реально же поход на Новгород предшествовал появлению царя во Пскове и состоялся в 1570 г.
   [6] Предание о юродивом Николе, спасшем Псков, в разных вариантах приводится и в записках других иностранцев.
   [7] Цифра, конечно, во много раз преувеличена. Число жертв новгородского погрома оценивается в 10-15 тыс. чел.
   [8] О достоверности этого известия нет единого мнения.
   [9] Талер - большая серебряная монета (ок. 30 г чистого серебра), использовался в то время в Германии, а также во многих европейских странах.
   [10] Симеон Бекбулатович - касимовский царевич, в 1575 г. был посажен царем Иваном на трон как великий князь всея Руси, а сам Иван именовал себя князем Московским. Через год был сведен с престола. Очевидно, Горсей смешал здесь воедино введение опричнины в 1565 г. и поставление Симеона.
   [11] Бельский Богдан Яковлевич - думный дворянин, глава Аптекарского приказа при Иване Грозном.
   [12] Имеется в виду римский император Гелиогабал, имя которого стало нарицательным в связи с проводившимися им дикими обрядами в честь бога Солнца.
   [13] Биркин Родион Петрович - рязанский дворянин.
   [14] Это известие уникально, поскольку дает понять, что смерть царя была насильственной.
   [15] Имеется в виду регентский совет, который должен был выполнять функции государственного органа при слабоумном Федоре Ивановиче.
   [16] Баус Джером - английский посол в России в 1583 - 1584 гг., обвинял Горсея в своей высылке из страны после смерти Ивана Грозного.
   [17] На самом деле речь идет о кн. И. П. Шуйском.
   [18] Юрьев Никита Романович - брат покойной царицы Анастасии, первой жены Грозного, и дед Михаила Федоровича Романова.
   [19] Намек на Смуту - более поздняя вставка.
   [20] В Казань Бельский был сослан уже в начале XVII в. при царе Василии Шуйском. При Федоре же он оказался в Нижнем Новгороде.
   [21] Воейков Иван Васильевич - дворянин, один из приближенных Годунова.
   [22] Головин Петр Иванович - казначей с 1576 г., в 1584 г. был сослан в Арзамас, где и скончался.
   [23] Шуйский Иван Петрович - боярин и воевода, герой обороны Пскова от войск польского короля Стефана Батория в Ливонской войне.
   [24] Н. Р. Юрьев умер в 1586 г. Русские источники этой версии не подтверждают.
   [25] Федор Никитич Романов (будущий патриарх Филарет) был женат не на "служанке", а на дворянке из рода Шестовых.
   [26] Имеется в виду Михаил Федорович Романов - еще одно свидетельство позднейшего редактирования текста.
   [27] На самом деле - 160 миль.
   [28] А. Ф. Нагой был не братом, а дядей царицы Марии, последней жены Ивана Грозного.
   [29] Русские источники также называют среди предполагаемых убийц Данилу Битяговского, сына единственного находившегося в Угличе дьяка Михаила Битяговского.
   [30] Английская королева Елизавета I. Об этом Горсей упоминает выше: "Королева дала мне маленькую баночку, полную бальзама… обладающего целительным свойством от ядов и ран".
   [31] Следственная комиссия в составе боярина кн. В. И. Шуйского, окольничего А. П. Клешнина и митрополита (а не епископа) Крутицкого Геласия приехала в Углич 19 мая 1591 г.
   [32] Погребение состоялось 22 мая.
   [33] Еще одно указание на позднее редактирование рассказа.
   [34] Намек на возможность отдавать землю или другое имущество по завещанию в монастырь "на помин души".
   [35] Здесь говорится лишь о боярах и представителях высшего духовенства. Однако в работе Земских соборов принимали участие также выборные представители столичного и провинциального дворянства и депутаты от купцов.
   [36] Как раз в 1589 г. на церковном соборе был избран первый русский патриарх Иов. Под архиепископами же следует понимать митрополитов Новгородского и Ростовского.
   [37] Видимо, Столовая палата Московского Кремля.
   [38] На основании того, что казанские татары и аборигены Сибири именовали русского царя "Белым царем", Флетчер выводил генеалогию царского дома от венгерских королей, носивших имя Бела.