Гуманитарная кафедра

история России


хрестоматия для
10-х классов

    Смутное время - страшная и драматическая эпоха в истории России, принесшая неисчислимые бедствия и разорение - привлекало значительное внимание современников, как русских людей, так и иностранцев, посвятивших множество сочинений осмыслению этих событий. Среди наиболее интересных из них - труды И. Массы и К. Буссова. Голландский купец Исаак Масса еще в юношеском возрасте был отправлен родителями в Москву для изучения торгового дела. Ему довелось быть свидетелем страшных и удивительных событий - массового голода, падения династии Годуновых, воцарения и убийства самозванца… В 1609 г. Масса покинул страну, охваченную смутой и раздорами.
   Вернувшись в Голландию, он приступил к созданию своего труда "Краткое известие о Московии", который затем поднес правителю - принцу Морицу Оранскому. Однако он не был опубликован, так что увидел свет лишь в середине XIX в. Основным его достоинством является, без сомнения, хорошая информированность автора. Сам Масса пишет, что многое слышал при дворах благородных людей и дьяков. Несомненно, он общался с жителями Немецкой слободы и с кругом приказных людей. Сочинение Массы стало ценнейшим источником по истории Смуты и активно использовалось учеными, изучавшими эту эпоху.
   Конрад Буссов приехал в Россию в 1601 г. Он поступил на службу к Борису Годунову, стал одним из командиров его наемных войск, получил поместья. После смерти Бориса перешел на сторону Лжедмитрия I, затем последовательно служил Василию Шуйскому, Болотникову, Лжедмитрию II, польскому королю Сигизмунду III. В сентябре 1611 г. он покинул Москву и добрался до Риги. Там он и закончил свое сочинение на немецком языке под названием "Московская хроника". Таким образом, Буссов постоянно находился в центре событий и выступает в своем сочинении как непосредственный наблюдатель и очевидец.
   Он так и не увидел выхода своей книги в свет, поскольку она распространялась лишь в рукописных копиях его зятем пастором Мартином Бером, также бывшим очевидцем многих описываемых событий. Он принимал большое участие в работе Буссова над сочинением, основывавшемся, очевидно, на записках, которые тот вел в России. Несмотря на это, записки Буссова достаточно хорошо отражают своеобразное мироощущение бравых бродячих вояк, сыгравших заметную роль в европейской истории XVII в. Долгие годы пребывания в России и хорошее знание русского языка сделали автора исключительно осведомленным человеком во всех областях жизни русского общества.
   
   Вопросы:
   1. Как оценивал Масса личность царя Бориса Годунова и результаты его правления?
   2. Чем объяснял Масса бедствия, постигшие Россию в начале XVII в.?
   3. В чьих интересах, по мнению Массы, действовал самозванец?
   4. Как относился Масса к России и русским людям?
   5. Чем объясняется, на ваш взгляд, симпатия Буссова к самозванцу?
   6. Насколько справедливы, по-вашему, упреки Буссова жителям Москвы в ненависти к иностранцам?
   7. Как оценивал Буссов боевые качества поляков и русских?
   8. Как относился Буссов к поведению поляков в Москве?

    …В то время[1], по воле божией, во всей московской земле наступила такая дороговизна и голод, что подобного еще не приходилось описывать ни одному историку. Даже голодные времена, описанные Альбертом[2], аббатом штаденским, и многими другими, нельзя сравнить с этим, так велик был голод и нужда во всей Московии. Так что даже матери ели своих детей; все крестьяне и поселяне, у которых были коровы, лошади, овцы и куры, съели их, невзирая на пост, собирали в лесах различные коренья, грибы и многие другие и ели их с большой жадностью; ели также мякину, кошек и собак; и от такой пищи животы у них становились толстые, как у коров, и постигала их жалкая смерть; зимою случались с ними странные обмороки, и они в беспамятстве падали на землю. И на всех дорогах лежали люди, помершие от голода, и тела их пожирали волки и лисицы, также собаки и другие животные…
   …Иные, имея запасы года на три или на четыре, желали продления голода, чтобы выручить больше денег, не помышляя о том, что их тоже может постичь голод. Даже сам патриарх[3], глава духовенства, на которого смотрели в Москве как на вместилище святости, имея большой запас хлеба, объявил, что не хочет продавать зерно, за которое должны будут дать еще больше денег; и у этого человека не было ни жены, ни детей, ни родственников, никого, кому он бы мог оставить свое состояние, и так он был скуп, хотя дрожал от старости и одной ногой стоял в могиле. Столь удивительно было наказание божие; это наказание было столь велико и удивительно, что ни один человек, как бы ни был он хитроумен, не мог бы описать его. Ибо запасов хлеба в стране было больше, чем могли бы его съесть все жители в четыре года, и они были прожорливее, чем в сытые времена, и ели, если у них было много более, чем обыкновенно; постоянно страшась недостачи, они беспрестанно ели и никогда не могли насытиться; у знатных господ, а также во всех монастырях и у многих богатых людей амбары были полны хлеба, часть его уже погнила от долголетнего лежания, и они не хотели продавать его; и по воле божией царь[4] был так ослеплен, невзирая на то, что он мог приказать все, что хотел, он не повелел самым строжайшим образом, чтобы каждый продавал свой хлеб. Хотя он сам каждый день раздавал милостыню из своей казны, но это не помогало…
   …В Польше знали все, что происходило в Московии; туда бежало из Москвы также много воров, поступавших на службу к некоторым польским вельможам, к пану Вишневецкому[5], к воеводе Сандомирскому[6] и многим другим, называть которых нет надобности. В числе их был один человек[7], некогда бывший в Москве служкою у одного монаха или игумена в Чудовом монастыре; этот служка был потом пострижен в монахи, и он списывал или копировал многие книги своего учителя и таким образом достиг разумения всех тайн в государстве, также обладал он острым умом и знал все деяния Бориса, и как он, Борис, повелел убить Димитрия, и это убийство было затемнено многими другими происшествиями и забыто, как о том было довольно сказано. Все эти и подобные им дела накрепко запечатлелись в его памяти и, взяв то, что ему было нужно, и похитив у своего учителя несколько тайных бумаг, он бежал, нищим прошел всю страну и пришел в Польшу, где хорошо научился польскому языку, и затем несколько раз побывал в Московии, то как батрак, то как нищий странник, также был он в Москве в 1601 г. вместе с польским послом, заключившим мир между Польшею и Московией на 22 года, и выдавал себя за дворянина и слышал все тайны государства и все, что там происходило; с давнего времени он выдавал себя в Польше за сына Ивана Васильевича, коего считали убитым в Угличе, и умел привести многие доказательства, рассказывая о том, как и каким способом он спасся при помощи некоторых царедворцев, которых он мог назвать по имени, но из коих ни одного не было в живых, также умел он слово в слово перечислять все обстоятельства, ничего не упуская, и как вместо него убили другого, одетого в его платье и совершенно на него похожего, одним словом, он твердо стоял на своем, и в Польше иезуиты, подвергнув его строгим испытаниям и допросам, как сказано, заставили подтвердить под присягою; также мог он сказать час и день своего рождения, убиения и похорон, как они полагали, что он узнал из книг и летописей своего учителя, так что ему твердо верили…
   …Этот Димитрий начал чем дальше, тем больше заявлять о себе и держаться все смелее, добиваясь помощи от польских чинов и вельмож, чтобы отвоевать свой наследственный удел и наказать изменника, беззаконно овладевшего его отцовским престолом в Москве, и сверх того обещал жениться на дочери воеводы Сандомирского, но не прежде, чем он займет отцовский престол, и обещал сделать ее царицей московской, также искал помощи у короля и во всем ему открылся…
   …13 апреля[8] по старому стилю Борис был весьма весел, или представлялся таким, весьма много ел за обедом и был радостнее, чем привыкли видеть его приближенные. Отобедав, он отправился в высокий терем, откуда мог видеть всю Москву с ее окрестностями, и полагают, что там он принял яд, ибо как только он сошел в залу, то послал за патриархом и епископами, чтобы они принесли ему монашеский клобук и тотчас постригли его, ибо он умирал, и как только эти лица сотворили молитву, постригли его и надели на него клобук, он испустил дух и скончался около трех часов пополудни.
   Добрых два часа, пока слух не распространился во дворце и в Москве, было тихо, но потом внезапно заслышали великий шум, поднятый служилыми людьми, которые во весь опор с оружием скакали на конях к Кремлю, а также все стрельцы со своим оружием, но никто еще ничего не говорил и не знал, зачем они так быстро мчатся в Кремль; мы подозревали, что царь умер, однако, никто не осмеливался сказать; на другой день узнали об этом повсюду, когда все служилые люди и придворные в трауре отправились в Кремль; доктора, бывшие наверху, тотчас увидели, что это случилось от яду и сказали об этом царице[9] и никому более…
   …Борис был весьма милостив и любезен к иноземцам, и у него была сильная память, и хотя он не умел ни читать, ни писать[10], тем не менее, знал все лучше тех, которые много писали; ему было пятьдесят пять или пятьдесят шесть лет, и когда бы все шло по его воле, он совершил бы много великих дел; за время своего правления он весьма украсил Москву, а также издал добрые законы и привилегии, повелел на всех перекрестках поставить караульни и большие рогатки[11], которые загораживали улицы так, что каждая уподоблялась особому городу; также предписал он по вечерам ходить с фонарями под страхом пени в один талер[12] за ослушание. Одним словом, он был искусен в управлении и любил возводить постройки; еще во время Федора построил вокруг Москвы высокую стену из плитняка; также повелел обнести стеною Смоленск; также на границе с Татарией повелел заложить укрепленный город, который нарек своим именем - Борис-город[13]; но он больше верил священникам и монахам, нежели своим самым преданным боярам, а также слишком доверял льстецам и наушникам и допустил совратить себя и сделался тираном, и повелел извести все знатнейшие роды, как был сказано, и главной к тому причиной было то, что он допустил этих негодяев, а также свою жестокую жену совратить себя, ибо сам по себе он не был таким тираном.
   Он был великим врагом тех, которые брали взятки и подарки, и знатных вельмож и дьяков он велел предавать за то публичной казни, но это не помогало…
   …Димитрий весьма приблизился к Москве, но вступил в нее только когда достоверно узнал, что вся страна признала его царем, и вступление свое он совершил 20 июня… Тотчас же последовали перемены при царском дворе, и все прежние чиновники, как-то: дьяки, подьячие, конюшие, ключники, стольники, повара и слуги, были удалены и замещены теми, коим царь более доверял; также сменили правителей по всем областям, городам и другим владениям; и в придворные служители и пажи он взял к себе одних поляков, которые были проворнее и расторопнее, также образованнее и умнее, чем московские придворные и дворяне, нигде, кроме своей родины, не бывавшие и большей частью не умевшие ни читать, ни писать и жившие, по обычаю русскому, как животные…
   … Присмотревшись к обычаям московитов, он стал осторожнее и удвоил стражу во дворце, также отобрал из немцев и ливонцев триста самых рослых и храбрых воинов и поставил из них двести алебардщиками и сто трабантами, и во время его выходов они всегда окружали его… Это казалось московитам весьма диковинным, ибо они ничего подобного не видали и не знали, что об этом думать, ибо все московские прирожденные цари выезжали верхом в сопровождении одних стрельцов…
   …В субботу поутру, семнадцатого мая[14], около двух часов, ударили в набат сперва в Кремле, а потом во всем городе, и было великое волнение, и многие с оружием поскакали на лошадях к Кремлю, и по всем улицам бирючи[15] заговорщиков кричали: "Эй, любезные братья! Поляки хотят умертвить царя; не пускайте их в Кремль!" По этому знаку все поляки, напуганные этими криками и сидевшие в своих домах, по большей части вооруженные, были задержаны толпой, обложившей их дворы, чтобы грабить и убивать, и все поляки и люди в польском платье, застигнутые на улице, поплатились жизнью, и когда появился отряд польских всадников, его тотчас осадили и закинули улицы рогатками, а эти рогатки у них устроены на всех улицах, так что они с лошадьми не могли проехать, а где не было рогаток, тотчас набросали бревна, выломив их из мостовых, которые выложены там из бревен; и повсюду происходило великое избиение поляков, которых находили, и врывались в дома, в которых стояли поляки, и тех, что защищались, поубивали, те же, что позволили себя ограбить донага, по большей части остались живы, но их ограбили так, что они лишились даже рубашек; смятение было во всем городе… Удивительно было смотреть, как бежал народ с польскими постелями, одеялами, подушками, платьем, лошадьми, уздами, седлами и всевозможною домашней утварью, словно все это спасали от пожара…
   …В Москве не было ни одного боярина или дьяка, не испытавшего на себе его[16] строгости, и у него были диковинные замыслы… также отправил он, о чем мы рассказывали при изложении его жизни, много амуниции и припасов в город Елец, с тем, чтобы прежде всего напасть на Татарию, но втайне замышлял напасть на Польшу, чтобы завоевать ее и изгнать короля или захватить с помощью измены, и полагал так совсем подчинить Польшу Московии.
   Прежде всего это советовали ему многие поляки, как-то: Сандомирский, Вишневецкий и другие. Одним словом, у него были великие и диковинные замыслы, и он вознамерился истребить всех московских бояр и знатные роды, и назначил для того день, и повелел исподволь вывезти много пушек, чтобы, как он говорил, устроить большое потешное сражение, в котором должны были участвовать все бояре, и это должно было случиться после свадьбы, и все шляхтичи, также капитаны и полковники, равно как и Басманов и все приверженцы, знали, что им надлежит делать и кого каждый должен убить, кому остаться в Москве и Кремле. И сам должен был находиться со всеми пушками, польским войском и своими приверженцами, и когда бы он успел в своем намерении, то кто бы посмел противиться ему в Москве, ежели вся амуниция была в его руках? Но бог не допустил до того и сделал так, что московиты оказались проворней его и застигли его врасплох…
   …После его смерти нашли грамоту, в коей было все описано, кого надлежало умертвить, а также кого из поляков он назначит заступить места убитых, и это прочли во всеуслышание перед всем народом, который был тем весьма обрадован и успокоен, и копию послали в Польшу и другие государства, чтобы объявить о том во всеуслышание[17].
   Нет сомнения, когда бы случилось по его умыслу и по совету иезуитов, то он сотворил бы много зла и причинил всему свету великую беду с помощью римской курии, которая одна была движительницею этого. Но бог, управляющий всем, обратил в ничто эти намерения, за что все истинно верующие должны возблагодарить его…
   …И богу ведомо, откуда вдруг пошел по стране новый слух и молва, что Димитрий, которого считали убитым в Москве, еще жив, да и многие твердо тому верили, также некоторые и в Москве… Одним словом, совершилось новое чудо: Димитрий второй раз восстал из мертвых[18], и никто не знал, что о том сказать и подумать, но все наполовину помутились разумом.
   Вообще были две партии: одни говорили и верили, что он жив и что он бежал за два или три дня до мятежа и что вместо него по неведению умертвили кого-то другого; другие же говорили, что он мертв и что умертвили того самого, о коем доподлинно знали, что он выдавал себя за Димитрия и был почти год царем; и я согласен с этими, ибо я весьма хорошо видел его живым, а также прилежно осмотрел его по убиении и не мог приметить ничего другого, как только то, что убили настоящего, в чем нет сомнения…
   …В Москву каждодневно приходили известия о том, что из Польши идет большое войско, а также известия о том, что московиты повсюду терпят поражения, так что велено было снова привезти в Москву Сандомирского с дочерью-царицей, также всех знатнейших дворян и польских панов, ибо страшились их освобождения, так как враги были повсюду, их держали в Москве под стражею, рассчитывая получить за них большой выкуп… Неприятель, приближаясь к Москве, наконец, 2 июня[19] подступил вместе со своим царем Димитрием, как его называли, и были многие вельможи из Литвы и Польши, также Вишневецкие, Тышкевичи и все родственники Сандомирского, также великий канцлер Лев Сапега[20]; и обложил кругом Москву и занял все монастыри и деревеньки в окрестностях…
   …До нас дошли слухи, что в польском войске говорили, что надобно разорить до основания Вологду за то, что она так постыдно отложилась от Димитрия, и повинны в том не кто иные, как английские и нидерландские купцы, бывшие им советчиками, и что до них доберутся, отчего страх вновь обуял нас, и мы каждый день ожидали смерти[21]. Однако, в такой крайней нужде, мы написали письма в доказательство нашей невиновности, одно по-латыни, другое по-немецки и третье по-русски, чтобы в случае прихода поляков или димитриевцев послать им наперед эти письма, чтобы таким образом оправдать себя и сохранить жизнь.
   Но до этого не дошло, ибо около Пасхи также и Ярославль отложился от Димитрия, и весь путь от Ярославля до Белого моря совершенно очистился, так что все купцы тотчас же по вскрытии рек с великой радостью отправились к морю и в Архангельск и здесь нашли свои корабли из Англии и Голландии, которых они уже не чаяли больше видеть; невзирая на великие убытки, которые мы понесли, так как не могли вести торговли и не имели возможности дожидаться купцов из глубины страны, так что корабли по большей части возвращались порожними, мы благодарили бога за сохранение своей жизни…
   …Когда мы возвращались морем домой, то мы получили известие, что Москва освобождена Скопиным[22] и Петром Шереметевым[23] с помощью шведов и что шведы сильно преследовали неприятеля, и пока шведы преследовали, то московиты, бывшие под начальством Скопина, так прельстились добычею, что дочиста разграбили лагерь димитриевцев, и преследовавшие неприятеля шведы, увидев это, прекратив преследование, напали на московских ратников и меж ними произошла жестокая сеча, однако полагают, что все окончилось благополучно и Москву освободили[24]. Дай бог, чтобы это было справедливо, ибо по многим причинам, которые понятны разумным людям, было бы худо, когда бы поляки завоевали эту страну; ибо завладев этой страной, они снова посадили бы на престол какого-нибудь царя Димитрия и не продержались бы там и одного года, ибо московиты и русские еще более своевольны и упрямы, чем евреи, и снова перебили бы всех поляков, а Московия лишилась бы людей и была бы совершенно разорена, от чего всемогущий бог да сохранит ее.
   Впоследствии пришли еще известия, что снова подступили к Москве и опять осадили ее. Что за тем воспоследует, покажет время, и в письмах, полученных из Данцига, сообщают, что король польский осадил Смоленск[25] и обещал жителям освободить их на сорок лет от податей, ежели они покорятся ему.
   Одним словом, война эта может продолжаться еще долгое время…

   …17 мая хитрые русские привели в исполнение свой дьявольский замысел, который они вынашивали целый год. В третьем часу утра, когда царь и польские вельможи были еще в постели и отсыпались с похмелья, их грубо разбудили. Разом во всех церквях (каковых в Москве около 3 000, и на каждой колокольне по крайней мере 5 или 6, а смотря по церкви, и 10 или 12 колоколов) ударили в набат, и тогда из всех углов побежали толпами сотни тысяч человек, кто с дубинами, кто с ружьями, многие с обнаженными саблями, с копьями или с тем, что попалось под руку. Все они бежали к Кремлю и кричали: "Кто убивает царя?" Князья и бояре отвечали: "Поляки". Когда Димитрий в постели услышал этот страшный набат и невероятный шум, он сильно испугался и послал своего верного рыцаря Петра Федоровича Басманова[26] выяснить, что там происходит… Господин Басманов, увидев перед дворцом в Кремле снаружи на всех крыльцах и лестницах бесчисленное количество русских с копьями и кольями, сильно испугался и спросил, что они там делают, что им нужно и что означает набат. Народ ответил, чтобы он убирался, а им вызвал бы сюда самозванного царя, они с ним поговорят.
   Тут господин Басманов понял, что означает набат и какое совершилось предательство, схватившись за голову, он приказал немецким копейщикам держать оружие наготове и не впускать ни одного человека. Печальный пришел он назад к царю и сказал: "Ахти мне, ты, государь мой, сам виноват! Совершилось большое предательство, там собрался весь народ и требует, чтобы ты вышел. Ты же до сих пор никогда не хотел верить тому, что тебе почти ежедневно сообщали твои верные немцы"…
   …Царь вышел в передний покой, взял у одного из дворян, Вильгельма Шварцкопфа, курляндца родом из Лифляндии, из рук бердыш[27], прошел в другой покой к копейщикам, показал бердыш народу и сказал: "Я тебе не Борис буду". Тогда несколько человек выстрелили в него и его телохранителей, так что ему снова пришлось уйти.
   Господин Басманов вышел на крыльцо, где стояло большинство бояр, и стал очень усердно просить, чтобы они хорошенько подумали о том, что они замышляют, отказались от подобных злых намерений и поступили так, как надлежит. Татищев[28], знатный вельможа, ответил ему руганью и со словами: "Что ты, сукин сын, говоришь! Так тебя растак и твоего царя тоже", - выхватил длинный нож (каковой русские обычно носят под длинной одеждой) и всадил его в сердце Басманову так, что тот на месте упал и умер. Другие бояре взяли его и сбросили с крыльца высотою в 10 сажень[29] вниз на землю.
   Так пришлось ради царя расстаться с жизнью отважному рыцарю, который был верным другом всех немцев. Когда народ увидел, что убит тот, мужества и осмотрительности которого почти все боялись, кровожадные собаки осмелели, дикой толпой ринулись в сени на телохранителей, требуя выдачи вора, т. е. царя… Царь все же скрылся от них в своих внутренних покоях с 15 немцами, которые заперлись и стали у дверей с оружием в руках…
   …Русские сразу начали стрелять сквозь дверь по немцам, так что тем пришлось отойти в сторону. В конце концов русские разрубили дверь пополам, и тут каждый немец предпочел бы иметь вместо своих алебард или бердышей хороший топор или мушкет. Один говорил другому: "Ах, если бы мы все, 300 человек наших, были здесь вместе и у нас были бы хорошие мушкеты, мы могли бы с божьей помощью сегодня заслужить славу и почет, спасти нашего царя и нас самих. Теперь же мы с ним пропали, это оружие годится только напоказ, а не для дела. О горе! Наших бедных жен, детей и добрых друзей, наверное, уже всех нет в живых, о горе, горе, что царь никогда не верил нашим сообщениям. Теперь и он погибнет, и мы все, и все немцы".
   Тут они бросились в другую палату и заперлись, но царя они там не обнаружили. Он ушел из своей спальни потайным ходом, пробежал мимо царицыных покоев в каменный зал, где он со страху выпрыгнул в окно, с высоты 15 сажен, на пригорок и спасся бы, если бы не вывихнул себе ногу…
   …Стрельцы решили было защищать царя, так как он им многое пообещал, если они его спасут, и поэтому даже застрелили одного или двух бояр, но их скоро осилили, так что они больше ничего не могли поделать… Князья и бояре отнесли его назад в его покои, столь богатые и великолепные прежде, а теперь безобразно разрушенные и разгромленные. Там в сенях стояли некоторые из его телохранителей (охраняемые стражей и без оружия) и очень горевали…
   …Один из дворян, копейщик Вильгельм Фюрстенберг из Лифляндии, проскользнул вместе с русскими в покой, чтобы взглянуть, что же будет с царем, но когда он встал рядом с царем, его заколол копьем один из бояр. Тут русские сказали: "Вот какие верные собаки эти немцы; они все еще не хотят покинуть своего царя, давайте уничтожим их всех". Но некоторые им возразили, да и знатные князья и бояре никак не хотели допустить или дозволить это…
   …Эта дьявольская охота с душегубством и убийством длилась с 3 часов дня до 10, были убиты и зарублены 2 135 поляков, среди них много достойных студентов, немецких ювелиров и купцов из Аугсбурга, имевших при себе много добра и золота. Всех раздевали донага, выбрасывали, как падаль, на улицу, так что их пожирали собаки, а русские знахари вырезали жир из их трупов. Так они лежали под открытым небом, пока на третий день убийца Шуйский не приказал увезти их и похоронить в божьем доме.
   Этот день, 17 мая, будут помнить, пока существует мир. Это был такой горестный и страшный день, в который иноземцы испытали такой страх и ужас, что всего в точности даже и рассказать невозможно, а уж тем более вряд ли поверит тот, кто про это прочтет или услышит. Шесть часов подряд ничего иного слышно не было, кроме набата, стрельбы, ударов, топота, стука копыт. Московиты кричали и вопили: секи, секи их, таких-сяких. Милосердия к полякам безжалостные русские не знали, не помогали ни просьбы, ни мольбы, ни обещания, ни уговоры…
   …2 января 1611 г. города и крепости принесли клятву и присягнули избранному царю, господину Владиславу[30], и тем сильно пустили дым в глаза полякам… 25 января, в День обращения апостола Павла, в Москве собрался народ, стали жаловаться, что польские солдаты всячески притесняют их, насильничают, глумятся над их богослужением, бесчестят их святых, стреляя в них из ружей, бьют их соотечественников и сильно бесчинствуют в их домах, кроме того, расточается царская казна, народ обирают, каждый месяц уходят большие деньги на 6 000 солдат, а избранный царь Владислав все равно не приезжает… Тут же они дерзко заявили королевскому наместнику господину Гонсевскому[31], и всем его ротмистрам и капитанам, чтобы те в кратчайший срок добились приезда избранного царя, если же нет, то сами подобру-поздорову убрались туда, откуда пришли, иначе их выгонят, а московиты для такой завидной невесты скоро найдут другого жениха.
   Господин Гонсевский ответил им спокойно и попросил их одуматься и не подавать повода к беде, а также не беспокоиться, ибо у короля[32] много дела в своем королевстве, а он хочет снарядить в путь своего сына так, чтобы это послужило к чести и славе как польского королевства, так и русского царства, и кроме того, он хочет сначала завоевать и занять Смоленск, поскольку этот город издавна принадлежит польской короне и для того, чтобы не иметь впоследствии спора из-за него с собственным сыном. Он, Гонсевский, обещает написать его величеству и попросить, чтобы молодой государь был направлен сюда как можно скорее, а тем временем он будет именем своего государя творить суд над поляками, которые учинили что-либо. Пусть московиты подают жалобы, им будет оказана справедливость…
   …Хотя это как будто утихомирило московитов, все же поляки были настороже, поскольку часть из них уже знала, что московитам не слишком можно доверять. Поэтому они выставили у ворот на круглые сутки сильную и бдительную охрану в полном вооружении и запретили русским носить какое-либо оружие… Но у московитов душа болела из-за того, что поляки отняли у них все преимущества, они повесили головы и стали говорить: "Вот каково нам уже приходится, а что же будет, когда наедет еще больше телячьих голов? По их поведению ясно видно, что они хотят подчинить нас и властвовать над нами, это нужно вовремя предотвратить"… Отсюда можно заключать, как поляков ненавидели…
   …После того, как прошло несколько недель, а о приезде Владислава все-таки ничего не было слышно и, напротив, пошла тайная молва, что его величество не желает доверять своего сына вероломным людям, они стали еще неистовее и безумнее, особенно же после того, как наместник и военные начальники в четвертое воскресенье поста[33] потребовали съестных припасов и денег для ратных людей. Тут московиты не захотели кормить их ничем, кроме пороха и свинца, и потребовали, чтобы они ехали к своему государю и от него получали свое жалованье… Во вторник, утром 19 марта, московиты начали свою игру, побили насмерть многих поляков (которые эту ночь проводили еще на своих квартирах), сделали больверки[34] и шанцы[35] на улицах и собрались во множестве тысяч.
   Наместник послал к ним несколько отрядов конных копейщиков, которые должны были помешать подобным их намерениям, но московиты на них не обратили никакого внимания. Московитские стрельцы (это аркебузники) так в них палили, что много и людей и коней полегло на месте. Если бы не было в крепости набранного из немцев и других народностей полка мушкетеров, то в тот день едва ли остался бы в живых хотя бы один из этих 5 000 конных копейщиков, ибо московиты уже сильно взыграли духом, увидав, как много поляков сбито с коней и какое множество отрядов отступило. Они так ужасно кричали и вопили, что в воздухе стоял гул; к тому же в тысячи колоколов били тревогу.
   Когда поляков столь бесславно проводили пулями и стрелами снова до ворот Кремля и на них напал великий страх, капитан иноземных ратников господин Яков Маржерет[36] в восемь часов по нашему времени выслал из Кремля на Никитскую улицу три роты мушкетеров, в совокупности всего только 400 человек. Эта улица, длиною в четверть путевой мили, имела много переулков, в которых за шанцами и больверками укрылось 7 000 московитов, нанесших большой урон полякам… Солдаты тем не менее так стремительно нападали по всей улице, что тут уж московитам стало не до крику и они, как зайцы, бросились врассыпную. Солдаты кололи их рапирами, как собак, и так как больше не слышно было мушкетных выстрелов, то в Кремле другие немцы и поляки подумали, что эти три роты совсем уничтожены, и сильный страх напал на них. Но те вернулись, похожие на мясников: рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид у них был устрашающий. Они уложили много московитов, а из своих потеряли только восемь человек.
   С того берега Неглинной (это маленькая речушка в городе) снова послышался сильный крик московитов, которые сделали и там на улицах шанцы и сильно били в набат. Тогда эти три роты отважились пойти и туда тоже, и бог помог им одержать там победу… Так как через некоторое время 400 солдатам стало невмоготу так долго и так далеко бегать с тяжелыми мушкетами в руках и столько часов биться с врагом, стрелять, рубить и колоть, то полковник Борковский выпустил несколько отрядов конных копейщиков, которые должны были прийти им на помощь. Поскольку они не могли добраться до московитов на конях по разрытым улицам, полковник приказал поджечь на всех улицах угловые дома, а дул такой ветер, что через полчаса Москва от Арбата до Кулижек[37] была вся охвачена огнем, благодаря чему наши и победили, ибо русским было не под силу обороняться от врага, тушить огонь и спасать оттуда своих, и им пришлось поэтому обратиться в бегство и уйти с женами и детьми из своих домов и дворов, оставив там все, что они имели…
   …На следующую ночь остальные русские укрепились у самого Кремля, в Чертолье[38], где накануне пожара не было. Точно так же и живущие по ту сторону Москвы-реки тоже построили шанцы напротив Кремля, водрузили на укреплениях свои знамена и стали расхаживать от одного шанца к другому… Но капитан Яков Маржерет применил замечательную военную хитрость. Он предоставил им укрепляться и сторожить, а сам, поскольку лед на Москве-реке был еще крепкий, вывел своих мушкетеров через кремлевские Водяные ворота на реку и, оказавшись таким образом между врагами и их укреплениями, мог нападать направо и налево, как ему вздумается. Помимо того, на льду стояли двенадцать польских конных рот, наблюдавших, не подойдет ли кто-либо слева на смену чертольцам, но те оставались в своих шанцах. Капитан Яков Маржерет прошел с солдатами по льду вдоль Белой стены до пяти башен, затем обогнул город и вошел через городские ворота, находившиеся в тылу врага, который не ждал отсюда опасности и держал эти ворота открытыми для своих друзей, находящихся в других больверках или шанцах. Благодаря этому русские и проиграли, ибо они охраняли больше передние шанцы, чем ворота в тылу. Наши неожиданно для них в один миг напали на шанцы, быстро на них взошли, всех побили насмерть, подожгли шанцы и все Чертолье.
   Когда это увидели те, которые были на других шанцах по ту сторон реки, они пали духом, и, надо думать, совсем в ужас их привело то, что как раз в то мгновение, когда наши поляки стали выбираться на берег, чтобы иметь больше простора, пришел из Можайска пан Струсь[39] с 1 000 отборных конников, которые стали рыскать по городу, где им вздумается, жечь, убивать и грабить все, что им попадалось. Сравняв с землей Чертолье, наши солдаты отправились и на ту сторону реки Москвы, тоже подожгли шанцы и все дома, до которых они могли добраться, и тут уж московитам не помогли ни крик, ни набат. Нашим воинам помогал и ветер, и огонь, и куда бы московиты не отступали, за ними гнались ветер и пламя, и ясно было, что господь бог хочет покарать их за кровавые убийства, клятвопреступления, лихоимство и эпикурейское содомитство.
   Тут можно было видеть, как люди толпами бежали за город в ближайшие монастыри. К полудню уже не было ни малейшего сопротивления, и не видать было московитских воинов. Так в течение двух дней великая столица русская (имевшая в окружности более 4 немецких миль) обратилась в грязь и пепел, и не осталось от нее ничего, кроме Кремля с предкремлевской частью, занятых королевскими людьми, и несколько каменных церквей…
   …Так как в течение четырнадцати дней не видно было, чтобы московиты возвращались, воинские люди только и делали, что искали добычу… Брали только бархат, шелк, парчу, золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуг… Многим польским солдатам досталось по 10, 15, 20 фунтов[40] серебра… и тот, кто ушел в окровавленном, грязном платье, возвращался в Кремль в дорогих одеждах; на пиво и мед на этот раз и не смотрели, а отдавали предпочтение вину, которого несказанно много было в московитских погребах…
   …От этого начался столь чудовищный разгул, блуд и столь богопротивное житье, что их не могли прекратить никакие виселицы, и только потом Ляпунов[41] положил этому конец при помощи своих казаков. Столь постыдно воинские люди использовали во зло эту большую победу, а господу богу никакого благодарения не воздали! Из спеси солдаты заряжали свои мушкеты жемчужинами величиною с горошину и с боб и стреляли ими в русских, проигрывали в карты детей знатных бояр и богатых купцов, а затем силою навсегда отнимали их от отцов и отсылали к их врагам, своим родителям и родственникам.
   Тогда никто или мало кто из солдат думал о таком прекрасном провианте, как шпиг, масло, сыр, всякие рыбные припасы, рожь, солод, хмель, мед и т. п. Все это, имевшееся в изобилии, было умышленно сожжено и уничтожено поляками, тогда как все войско несколько лет могло бы этим кормиться с избытком. Верно польские солдаты полагали, что если только они будут носить шелковые одежды и пышности ради наденут на себя золото, драгоценные камни и жемчуг, то голод не коснется их. Хотя золото и драгоценные камни имеют замечательные свойства, когда их обрабатывают химически, но все-таки они не могут насытить голодный желудок…

Тексты приведены по изданиям:
О начале войн и смут в Московии. М., 1997;
Хроники смутного времени. М., 1998.

   Примечания:
   [1] Описывается голод, постигший страну в 1601-1603 гг.
   [2] Альберт Штаденский - немецкий хронист XIII в.
   [3] Патриарх Иов.
   [4] Борис Годунов.
   [5] Вишневецкий Адам (ум. 1621) - литовский магнат, сторонник Лжедмитрия I, представивший его другим магнатам в качестве "царевича Дмитрия".
   [6] Имеется в виду Юрий Мнишек (ум. 1613) - сандомирский воевода и львовский староста, будущий тесть Лжедмитрия I.
   [7] Самозванцем, выдававшим себя за царевича Дмитрия, был галицкий сын боярский Юрий Богданович Отрепьев, в монашестве - Григорий. Служил холопом у бояр Романовых, после постигшей их опалы постригся в монахи. В 1602 г. бежал в Речь Посполитую, где и назвался именем царевича.
   [8] 1605 г.
   [9] Борис Годунов был женат на Марии, дочери приближенного Ивана Грозного - опричника Малюты Скуратова (Г. Л. Бельского).
   [10] Сообщение, по-видимому, ошибочно.
   [11] Рогатка - заграждение, устанавливавшееся поперек улицы и состоявшее из бруса и прибитых крест-накрест досок.
   [12] Талер - серебряная монета весом ок. 30 г, широко распространенная в Западной Европе того времени.
   [13] Царев-Борисов.
   [14] 1606 г.
   [15] Бирючи - глашатаи, вестники.
   [16] Лжедмитрия I.
   [17] Сообщение Массы о подобном плане самозванца другими источниками не подтверждается.
   [18] Лжедмитрий II ("Тушинский Вор") - судя по некоторым данным, был деревенским учителем из Восточной Белоруссии, объявился в пределах Речи Посполитой в 1607 г. В 1608 г. осаждал Москву, став лагерем в Тушино. В 1610 г. бежал в Калугу, где и был убит.
   [19] 1608 г.
   [20] Сапега Лев (ум. 1633) - литовский великий канцлер, один из активных сторонников идеи интервенции в Россию.
   [21] К этому времени Масса, вместе с другими иностранным купцами, уже выехал из Москвы в Вологду, пытаясь добраться до Белого моря.
   [22] Скопин-Шуйский Михаил Васильевич (ум. 1610) - князь, боярин. В 1608 г. заключил союз со Швецией о военной помощи России, в 1609 г. с новгородским ополчением и шведским корпусом разбил войско Лжедмитрия II и снял осаду с Москвы. В апреле 1610 г. был отравлен женой кн. Д. И. Шуйского Екатериной, сестрой покойной царицы Марии, жены Бориса Годунова.
   [23] Шереметев Петр Никитич (ум. 1608) - боярин и воевода во Пскове, был убит горожанами - сторонниками Лжедмитрия II.
   [24] Речь идет о сражении под Клушином летом 1610 г., где войска кн. Д. И. Шуйского потерпели поражение от поляков, после чего шведы, выступавшие союзниками русских, перешли на сторону победителей. М. В. Скопина к тому моменту уже не было в живых.
   [25] В 1609 г.
   [26] Басманов Петр Федорович - один из приближенных к Лжедмитрию I лиц, начальник его охраны.
   [27] Бердыш - холодное оружие, разновидность секиры, с острым граненым верхним концом, предназначавшееся для нанесения колющих ударов.
   [28] Татищев Михаил Игнатьевич (ум. 1608) - окольничий, участник заговора В. Шуйского против Лжедмитрия I. Отправленный воеводой в Новгород, был убит там толпой по обвинению в измене.
   [29] Сажень - русская мера длины, равная 2,16 м.
   [30] Владислав IV (1595-1648) - король польский с 1632 г., сын Сигизмунда III. В 1610 г. был провозглашен русским царем, но в Москву так и не приехал, первоначально из-за желания своего отца самому стать царем, потом - из-за успехов освободительного движения. От претензий на русский трон отказался по Поляновскому миру 1634 г.
   [31] Гонсевский Александр - в 1610-1611 гг. начальник польского гарнизона в Москве, возглавлял оборону от войск Первого ополчения.
   [32] Сигизмунда III.
   [33] 17 марта 1611 г.
   [34] Больверк - бастион, земляное или каменное укрепление.
   [35] Шанцы - земляные укрепления, окопы.
   [36] Маржерет Жак - французский капитан, с 1600 г. на русской службе. Автор записок о России.
   [37] Кулишки - улица в Москве.
   [38] Чертолье -урочище в Москве.
   [39] Струсь Николай - польский полковник, участвовал в осаде Смоленска, в 1612 г. был взят в плен русскими под Москвой.
   [40] Фунт - ок. 450 г.
   [41] Ляпунов Прокопий Петрович (ум. 1611) - думный дворянин, руководитель Первого ополчения, осадившего поляков в Москве. Был убит казаками.