СУВОРОВ Александр Васильевич (1730-1800) - граф Рымникский (1789), князь Италийский (1799), генералиссимус (1799), самый выдающийся русский полководец XVIII в. Участник Семилетней войны, с 1762 г. в чине полковника. За успехи в боевых действиях, предшествовавших первому разделу Речи Посполитой в 1772 г., был произведен в генерал-майоры. Командуя одним из корпусов армии П. А. Румянцева, в 1774 г. нанес поражения туркам под Козлуджей и Рущуком. После войны командовал русскими войсками на Кубани и в Крыму, с 1786 г. в чине генерал-аншефа. В ходе второй русско-турецкой войны одержал в 1789 г. блистательные победы при Фокшанах и Рымнике, в конце 1790 г. осуществил штурм и взятие Измаила. В 1794 г. получил жезл фельдмаршала. После восшествия на престол императора Павла I оказался в опале, ушел в отставку и в 1797 г. был сослан в свое имение. Однако уже в 1799 г. ему было поручено командование союзными войсками России и Австрии в войне с Францией. После Итальянского и Швейцарского походов в 1800 г. вернулся в Петербург, где вскоре скончался. Стал автором своеобразной системы обучения и воспитания войск, построенной на качественном улучшении способности пехоты вести прицельный огонь и штыковых атаках. В бою Суворов постоянно старался действовать сосредоточенными силами, использовал любую возможность ударить на противника неожиданно. Инициативу Суворов всегда сохранял в своих руках и неуклонно придерживался наступательного образа действий, требовал довершать победу неотступным преследованием, чтобы закончить поражение противника.
Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии, решил ее объехать. Слух об этом разнесся, и каждый начальник на своем месте ожидал его прибытия. Но Суворов не любил пышности, парадности, не любил, чтобы его ждали: являлся всегда неожиданно, внезапно. Ночью сел он в простые сани и приехал на первую станцию. Стоявший там капитан, старый служивый, никогда не видал Суворова и принял его как товарища, повел в свою комнату, поднес ему рюмку водки и посадил с собою ужинать. Суворов сказал, что "послан от Суворова заготовлять ему лошадей". Капитан шутил, судил обо всех генералах, хвалил Суворова. Суворов уехал, простившись с ним как с добрым приятелем. Утром получил капитан следующую записку: "Суворов проехал, благодарит капитана N. за ужин и просит о продолжении дружбы".
Суворов был однажды на балу во Дворце. Императрица по обыкновению изволила говорить с ним очень милостиво. Наконец он попросил водки. Императрица рассмеялась и в шутку спросила: не стыдно ли ему, что при прекрасных дамах от него будет пахнуть водкой? "Государыня! - отвечал Суворов, - тогда они догадаются, что я солдат".
После взятия Милана граф Суворов въезжал в город следующим образом: он приказал своему письмоводителю и другу, действительному статскому советнику Фуксу с другим генералом ехать впереди, а сам поехал за ними верхом в одной рубашке, по обыкновению положа шинель свою на шею лошади. "Я у вас буду ординарцем!" - сказал им Суворов. Народ наполнил все улицы и кричал: "Виват Суворов!" Но не думая, что странно одетый старик мог быть Великим Полководцем, обращал свои восклицания к едущим впереди. Фукс вынужден был снять шляпу и кланяться на обе стороны. На другой день граф Суворов выразил в приказе похвалу Фуксу за то, что тот хорошо умеет раскланиваться.
Некогда вышел спор с союзными войсками о пушках, взятых у неприятеля. Союзники требовали, чтобы им отдали половину. Суворов решил это таким образом: "Отдать им все пушки, все отдать. Где им взять? А мы себе еще добудем".
Всем служившим под начальством Князя Италийского известно, что он любил в своих офицерах решимость и расторопность в ответах. Заминающихся, приходящих в смятение и не дающих ему скорого ответа, - хотя бы и некстати, - не с живостью, называл он "немогузнайками". С этим намерением он нередко испытывал всех своих офицеров. Укрепляя границу со шведами, прогуливался он (всегда не случайно), и увидел офицера, надзиравшего за некоторой частью работ. Офицер мерил шагами место, на котором следовало производить работу следующего дня. Суворов подошел к нему и вдруг спросил: "Знаешь ли, сколько верст до Луны?" "Знаю, Ваше Сиятельство!" "А сколько же?" "Два солдатских перехода", - отвечал офицер без запинки. Суворов тотчас поворотился и пошел от него прочь. Сделав несколько шагов, остановился, посмотрел на офицера, еще отошел на несколько шагов, опять остановился, и поклонясь офицеру в пояс, сказал: "Прощайте, Ваше Благородие!.. Прошу почаще ко мне обедать".
Всем известно, что покойный Князь Италийский издавна приучил тело свое к "сношению всех воздушных перемен": он мог спать не только (как обыкновенно было) на соломе или сене, но и на голой земле, подложив под голову седло. В жестокие морозы обливался водою со льдом, и зимой, кроме дороги, шубы не надевал. В бытность его в Санкт-Петербурге блаженной памяти Императрица Екатерина II изволила заметить, что он разъезжает без шубы, и для того прислала ему шубу, стоившую великой цены, приказав с посланным сказать, чтобы "непременно шубу сию носил". "Как! - сказал Суворов, - солдату шубы по штату не положено". И когда присланный подтвердил, что на это есть непременное соизволение Ея Величества, Суворов сказал: "Матушка меня балует! Быть так!" После чего принял шубу с благодарением, но никогда ее на себя не надевал, только когда ездил во дворец. Но и тогда сажал с собой слугу, который эту шубу держал на руках и при выходе Суворова из кареты надевал на него. В этом наряде он доходил до передних комнат.
Суворов в подчиненных своих офицерах не любил излишеств и щегольства, несогласного с порядком воинского убранства. Не терпел он также одобрительных и препоручительных писем о ком бы то ни было. Он требовал, чтобы офицера одобряли служба и поведение. Когда он препровождал с корпусом войск за Кубань татар, не пожелавших остаться в Крыму на прежних местах, прибыл к нему в корпус подполковник N. Он привез с собой несколько одобрительных писем от самых ближних к нему особ и явился к Суворову в щегольском наряде, облитый духами и в башмаках. Суворов, прочитав письма, принял его очень ласково. "Очень рад! - сказал он, - вы знакомы со всеми моими ближними. Хорошо! Помилуй Бог, хорошо! Мы сами постараемся сблизиться". И немедленно предложил ему прогуляться с собою верхом. N, обрадованный таким приветствием своего главного начальника, просил о позволении переодеться. "Не надобно, не надобно! - сказал Суворов. - B службе не до переодевания, должно быть каждый час готовым". N вынужден был сесть на казачью лошадь и ехать доброй рысью в след за своим начальником. Но, между тем, N очень ошибся, считая, что поездка эта составит небольшую прогулку. Они проездили двое суток по форпостам и редутам, так что у N от плохого казачьего седла не только не осталось чулок на икрах, но и ноги были все содраны. Таким образом ему было дано почувствовать, что придворный наряд для служащего в поле офицера не годится.
Когда в Полтаве Императрица Екатерина II, довольная маневрами войск, спросила Суворова: "Чем мне наградить вас?" - он ответил: "Ничего не надобно, матушка, давай тем, кто просит. Ведь у тебя и таких попрошаек, чай, много?" Императрица настояла. "Если так, матушка, спаси и помилуй: прикажи отдать за квартиру моему хозяину, покою не дает, а заплатить нечем!" "А разве много?" - спросила Екатерина. "Много, матушка, - три рубля с полтиной!" - важно произнес Суворов. Впоследствии он, рассказывая об уплате за него долгов Императрицею, прибавлял: "Промотался! Хорошо, что матушка за меня платила, а то бы беда..."
Как-то граф Кутайсов, бывший брадобрей Императора Павла, шел по коридору Зимнего дворца с Суворовым, который, увидя истопника, остановился и стал кланяться ему в пояс. "Что вы делаете, князь, - спросил Кутайсов, - это истопник". "Помилуй Бог, - сказал Суворов, - ты граф, а я князь. При милости царской не узнаешь, что это будет за вельможа, так надобно его задобрить".
На совет доктора съездить на теплые воды Суворов отвечал: "Помилуй Бог! Что тебе вздумалось? Туда посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков, интриганов и всякую сволочь. Там пусть они купаются в грязи, а я истинно болен. Мне нужна молитва, в деревне изба, баня, кашица и квас".
Проезжая мимо одной крепости в Финляндии, куда Суворов отправлен был для осмотра и укрепления российских границ, спросил он у своего адъютанта: "Можно ли взять эту крепость?" "Какой крепости нельзя взять, - отвечал адъютант, - когда взят Измаил". Суворов замолчал и, подумав несколько, сказал с важностью: "На такой штурм как Измаильский можно пускаться только один раз в жизни!"
За взятие Суворовым города Туртукая без ведома и воли главного начальника отдан был он фельдмаршалом Румянцовым под суд. Вот как выразился об этом событии сам Суворов: "Рим меня бы казнил. Военная коллегия поднесла доклад, в котором секретарь коллегии не выпустил ни одного закона на мою погибель. Но милосердие Великой меня спасает. Екатерина пишет: "Победителя судить не должно". Я опять в армии на служение моей Спасительнице".
Суворов часто говаривал, что не дурно иногда спросить у служивых, с кем они хотят воевать. Они знают и не ошибаются в своих начальниках. Так, однажды надо было отрядить для нападения на неприятеля два батальона. Он подослал спросить, за кашицею, солдат одного полка, с кем бы они хотели поработать? Все в один голос назвали фамилию полковника, несмотря на то что, по-видимому, в том полку были гораздо достойнейшие. Суворов тотчас исполнил их желание, и дело увенчалось успехом.
В Павии приглашали Суворова посетить университетскую библиотеку, но он отговорился недосугами и, обратясь к секретарю своему Фуксу, сказал: "Сходи посмотреть этот макулатурный магазин. Сколько миллионов гусей должны были поставлять свои перья? Какой чернильный океан должен был разлиться, чтобы белое сделать черным? Но скажи им, что Суворов в Варшаве не был Омаром в Александрии, что Суворов не сжег библиотеки, но поднес плод оружия отечеству".