Европа 20-х годов XX века - пристанище российских эмигрантов. Генералы, полковники, князья, бароны... И все - бывшие. За исключением немногих богачей, живут кое-как. Не живут, а доживают. Не то - философ Николай Бердяев. Он - один из признанных специалистов. Быстро находит своё место, становится профессором и, пожалуй, именно в годы эмиграции приобретает наибольшую известность в мире. Живёт в шикарной столице преуспевающей Франции. Вот уж, кажется, у кого нет оснований для пессимизма. Но вот что напишет он в 1940-м году в книге "Самопознание":
   
   "В 24 году я переехал из побежденного Берлина в победивший Париж. Через 16 лет мне суждено было узнать Париж побежденный. Много было оснований для перенесения центра деятельности туда. Берлин переставал быть русским центром, и им становился Париж. Я любил Париж по прежним воспоминаниям. Но странное у меня было впечатление от Парижа по переезде. Париж был гораздо оживленнее, богаче и, уж конечно, прекраснее, чем Берлин, город, лишенный всякого стиля. Но у меня было непреодолимое и горькое чувство, что это умирающий мир, мир великой, но отошедшей культуры. От жизни и деятельности в Париже это чувство начало притупляться, но не исчезло. Парижу суждено было вступить в катастрофический момент, и неизвестно, как он его переживет".
   
   В 1940 году Париж легко, без боя, взят фашистами.
   
   Париж, Франция - слишком далеко от России? Возьмём ближе.
   
   Москва. 12 марта 1917 года. Парад в честь бескровной революции. Многочисленные зрители наблюдают марширующие шеренги московского гарнизона и группы демонстрантов. Настроение приподнятое: вместе с весенней природой возрождается к жизни общество российское, свергнувшее гнёт самодержавия. С читателями газеты делится восторгом Алексей Толстой: "Этот народ сегодня в первый раз вышел из подвалов. И вот - величайшее чудо: он принёс из подвалов не злобу, не ненависть, не месть, а жадное своё умное сердце, горящее такой любовью, что, кажется, мало всей земли, чтобы её утолить".
   Мало кто воспринимает происходящее так, как другой зритель - Максимилиан Волошин.
   
   В Москве на Красной площади
   Толпа черным-черна.
   Гудит от тяжкой поступи
   Кремлевская стена.
   
   На рву у места Лобного
   У церкви Покрова
   Возносят неподобные
   Нерусские слова.
   
   Ни свечи не засвечены,
   К обедне не звонят,
   Все груди красным мечены,
   И плещет красный плат.
   
   По грязи ноги хлюпают,
   Молчат... проходят... ждут...
   На папертях слепцы поют
   Про кровь, про казнь, про суд.
   
   Вот что скажет потом об этих мартовских строках сам Волошин: "эти стихи шли настолько вразрез с общим настроением тех дней, что их немыслимо было ни печатать, ни читать. Даже в ближайших мне друзьях они возбуждали глубочайшее негодование". А ведь как, кажется, просто: он всего лишь примерил к России опыт Великой Французской революции.
   
   А что же наше время? Жить, говорят, стало лучше, чем в 90-х. Да, верно. Госдолг сокращается? Сокращается. Стабилизационный фонд? Огромен, и ещё увеличивается. Нефтяные цены? Так далеко за облаками, что и не снилось.
   Всё хорошо?